25 
Один за другим он пересчитал на поверхности стола отметины от сигаретных окурков. Правый кулак был весь покрыт ссадинами, нижняя губа распухла после драки. «В следующий раз, — решил он, — надо сразу бить по коленям. Глупо лупить парня, который на пятьдесят фунтов тяжелее тебя».
«Эй, дубина, ты уселся на нашу скамейку. Проваливай!»
Тогда они привязались к скамейке. До этого был шкафчик для вещей. У каждого своя сфера влияния, и новому ученику следует преподать урок. «Да пошли они все, — думал Томми Болден. — Я буду сидеть там, где считаю нужным. И пользоваться тем шкафчиком, какой мне отвели. Хотят драки — их проблема». Мысль о поверженном на землю Кузяке — круглая, остриженная под машинку голова, студенистое брюхо, — о том, как он ныл, держась за разбитое колено, разозлила Болдена еще больше. Правильно он навешал этому поляку. Но отстранили от занятий все же Болдена, потому что он не удрал после драки.
Он стукнул кулаком по столу. Подошел управляющий, и Томми смотрел на него в упор, пока тот не отправился восвояси.
Ребенка можно было бы обучить счету, перечисляя все школы, в которых учился Том. Восемнадцать школ со второго по девятый класс! До второго класса мать учила его сама. Каждое утро он сидел за кухонным столом и занимался чтением, письмом и арифметикой. Раз в полчаса мама приходила проверять. Они были только вдвоем, и ему это очень нравилось. Как и ее внимание. Нравилось быть мужчиной в доме. Еще ему нравилось, как она щекотала ему пятки, когда они вместе лежали на диване и смотрели телевизор. Он не хотел делить ее ни с кем.
Они постоянно переезжали, и не из округа в округ, что не редкость, но из штата в штат. Калифорния, Арканзас, Миссури, Нью-Йорк. Часто они уезжали в спешке — сматывали удочки прямо посреди ночи. Однажды им даже не хватило времени собрать его игрушки, взять хотя бы его любимого десантника Джо.
Мысль о матери разволновала его. Больше всего он запомнил ее энергичность. Она постоянно находилась в движении. А вот как она выглядела, Томас помнил смутно, разве что длинные золотисто-каштановые волосы и бледную кожу, которой было приятно касаться. Он потерял все ее фотографии вместе со своей одеждой, комиксами и карточками знаменитых хоккеистов во время поспешного бегства от одного из приемных отцов — автомеханика Майка, слишком большого любителя побороться, чтобы это понравилось десятилетнему мальчишке. Он не помнил цвет ее глаз, или как она улыбалась, или звук ее смеха. Годы оставили лишь расплывчатое пятно, зыбкую тень.
Дожевав бургер, Болден оставил на столике обертку и недопитую колу и вышел на улицу. Все, со школой покончено. А также и со всей этой приемной заботой. Хватит с него ссор и драк. Он устал от жирных мужиков, у которых трещат штаны, когда они тискают игроков другой команды, отбирая мяч. Худенький Фил Грабовски ждал на углу.
— Привет, Томми!
Болден дал ему пять, потом обхватил рукой за шею и пригнул его голову к груди.
— Привет, дурашка, привет, — приговаривал Томас, ероша его волосы.
— Ну хватит, старик. — Филли высвободился из его объятий. — Обнимаешь тут меня…
Фил Грабовски — невысокий угрюмый подросток, худой и всегда какой-то испуганный — на вид был еще маловат, чтобы иметь столько прыщей, однако его лицо напоминало одну большую болячку. А вообще он ничем не выделялся. Чаще всего бубнил что-то о разводе своих родителей или мечтал о том, что будет есть, когда ему снимут брекеты. И тем не менее он был здесь, а не в школе, где ему, вообще-то, полагалось находиться, что и делало Фила Грабовски другом Томаса.
— Мы реально пойдем на это? — спрашивал Филли. — Не, правда, ты серьезно? Дельце-то непростое, даже для тебя.
— А как ты по-другому собираешься заработать сотню баксов? Концерт в пятницу. Лично я железно пойду на «Роллингов».
Болден изобразил руками, что играет на гитаре, и пропел несколько строчек из песни «Коричневый сахар». На нем были ливайсы и футболка с изображением группы «Роллинг Стоунз», та самая — с кроваво-красным ртом, ставшим логотипом их турне по Северной Америке в 1974 году. Джинсы он отгладил. Футболка была старенькая, тесноватая, но чистая. Болден сам стирал свою одежду, сам готовил себе еду и вообще заботился о себе сам. Его последняя приемная мамаша с самого начала заявила, что она «не собирается ни на кого ишачить».
Ну конечно, думал Болден, она просто собирается получать от государства свои четыреста долларов в месяц за то, что дает Томми койку в одной комнате с еще шестерыми детьми. Вот дрянь! Ну ничего, скоро она промелькнет и исчезнет, как фигура пешехода в его зеркале заднего вида. Она, да и кто угодно в этой незабвенной Земле Линкольна. Ему нужны деньги не чтобы посмотреть на «Роллингов», а чтобы убраться ко всем чертям. Все, с Чикаго покончено раз и навсегда!
25 
