очень нудно 
36 
На самом деле никакого мистера Харрингтона, который имел бы отношение к повседневной деятельности компании, не существовало. Вайс выбрал это имя как созвучное имени Харриман:[4]«Браун бразерс Харриман» — синоним старой респектабельной преуспевающей компании. Сам Вайс выражался еще более красноречиво: «Ни одна убеленная сединами леди не доверит наследный капитал своего дражайшего внука шайке продувных нью-йоркских евреев».
Такой персонаж, как Вайс, мог появиться только на Уолл-стрит: приземистый толстяк с большими выразительными карими глазами, отвислыми щеками и характерными темными волосами — тугая спираль, которую никаким количеством геля закамуфлировать ему не удавалось. Он любил смелые костюмы в полоску с не менее смелыми полосатыми рубашками. Его галстук удерживала на месте булавка, украшенная бриллиантом в четыре карата, а солидные золотые швейцарские часы он носил поверх французского манжета — в точности как Джанни Аньелли, ныне покойный итальянский миллиардер и председатель совета директоров компании «Фиат». И не важно, что Вайс не знаком с Аньелли, не говорит по-итальянски и вообще никогда не был в Европе. Он с первого взгляда видел, что классно, а что нет. Это распространялось и на гаванские сигары: огромная «Ромео и Джульетта» была зажата у него между пальцами по десять часов в день все семь дней в неделю.
И все-таки, несмотря на внешний лоск, Вайс был само благоразумие, вещавшее тихим, спокойным голосом глубоко и искренне верующего пожилого человека. В финансовых кругах о нем ходили легенды. Вайс был последним порядочным финансистом, олицетворением безупречной честности, поэтому к нему первому обращались наиболее престижные корпорации Америки. За минувшие годы он не раз получал предложение продать свою компанию, и суммы порой назывались совершенно невероятные. Но Вайс всегда отказывался: компания была для него семьей, а семья дороже любых денег. К нему все так по-семейному и обращались — Сол.
В основном компания «Харрингтон Вайс» обслуживала крупный капитал, имея дело с солидными организациями, банками, брокерскими фирмами и внушительными семейными трастами. Минимальный баланс каждого из клиентов был установлен на уровне десять миллионов долларов, но предпочтение отдавалось тем, кто «стоил» от пятидесяти миллионов и выше. Отдел банковских инвестиций специализировался на консалтинговых услугах в сфере слияний и поглощений, а также вел корпоративные финансовые дела тщательно отобранной группы компаний.
На Уолл-стрит «ХВ» имела репутацию гаранта прибыльной сделки. Говорили, что у Вайса легкая рука — к чему ни прикоснется, все превращается в золото, но везение здесь ни при чем, думал Болден, проходя сквозь вращающиеся двери. Просто упорный труд. Долгие часы кропотливого изучения балансовых отчетов, доходных и расходных статей — без этого невозможно докопаться до истины и постичь всю механику работы той или иной компании. И еще больше часов тратится на вычисление факторов, которые должны заставить шестеренки крутиться быстрее.
Болден провел пропуском над сканером и прошел через турникет.
— Привет, Андре, — произнес он, кивая охранникам. — Привет, Джемаль.
— Доброе утро, мистер Би.
Он поспешил по людному коридору к лифтам, которые обслуживали этажи с тридцать шестого по сорок пятый, и протиснулся в один из них, битком набитый людьми. На нем был темно-серый костюм, голубая в белую полоску рубашка и синий галстук и поверх всего этого пальто-тренч. В одной руке он держал уже не новый, но ухоженный портфель, в другой — зонтик. Взгляд мельком скользнул по лицам вокруг. Усталые, вечно занятые мыслями о работе мужчины с темными кругами под глазами. Безропотные женщины с избыточным макияжем и печатью озабоченности на лицах. Он тут как дома.
На сорок втором этаже Болден вышел и помахал рукой Мэри и Ронде, стоявшим за администраторской стойкой, На которой карточным веером лежали номера «Уолл-стрит Джорнал» и «Нью-Йорк таймс». Газеты Болден брать не стал: за чтение прессы на рабочем месте грозило немедленное увольнение. Это преступление пострашнее, чем держать на виду открытую бутылку виски «Джек Дэниелс» и непотушенный окурок марихуаны в пепельнице.
Деревянный пол шикарного офиса в стиле эпохи английского регентства покрывали темно-красные ковровые дорожки. В просторном зале выстроились в ряд полированные столы девятнадцатого века. Стены, покрытые шелковыми обоями благородного цвета старой слоновой кости, украшали гравюры: сцены псовой охоты, старинные американские корабли и пасторальные пейзажи. В какой-то нише стоял даже бюст Адама Смита.
36 
