5 
— Да, все в городе переживают за Коттона, — сказал Кен, обильно сдабривая желе сладким кремом и, по-видимому, нимало не заботясь о своей фигуре, которая сильно округлилась за время счастливого супружества. — Пока иду в контору, по крайней мере дюжина встречных спросит, как он себя чувствует.
— Естественно, все беспокоятся, — подхватила Трисия. — Он, можно сказать, первый человек в Хевене.
— Меня тоже кое-кто спрашивал сегодня о его здоровье, — сказала Шейла.
— Кто же это? — сразу заинтересовались супруги и даже перестали жевать.
— Кэш Будро.
— Кэш Будро? Ну-ну. — Трисия томно облизала чайную ложечку сначала с одной, затем с другой стороны. — Надеюсь, «молния» на его джинсах была застегнута?
— Трисия!
— Успокойся, Кен. Или ты думаешь, что такие деликатные леди, как я, не должны знать о подобных вещах? — Она бросила кокетливый взгляд в сторону мужа. — По-моему, в городе нет ни одного человека, кто не знал бы о похождениях Будро. Когда он бросил эту дуру из Уоллеса, она целое субботнее утро выкладывала в парикмахерской всю подноготную их гнусной маленькой интрижки. — Трисия интимно понизила голос. — До малейших подробностей. Целую толпу собрала. Всем было ужасно стыдно, тем более что бедняжка была изрядно пьяна. Но мы ловили каждое слово. Если он хотя бы наполовину так хорош, как она описывает, тогда это просто… — Она потупила взор, будто была не в силах выразить свое потрясение.
— Я вижу, этот Будро — нечто вроде племенного быка у вас в городе? — сухо спросила Шейла.
— Боевого, я бы сказал. Любая юбка действует на него как красная тряпка.
— Ну уж это ты зря, дорогуша, — осадила его Трисия. — Он, как я слышала, очень и очень разборчив. А почему бы и нет? Он вполне может себе это позволить. Женщины со всего округа буквально вешаются ему на шею.
— Прямо-таки луизианский донжуан, — съязвил Кен, наливая себе еще стакан лимонного морса.
— Тебя, я вижу, это здорово волнует. Не будь таким ревнивым.
— Ревнивым?! К этому ублюдку, незаконному сыну приблудной нищенки? Человеку, у которого в рваных джинсах не найдется и двадцати центов?
— Уж если говорить о том, что найдется в его джинсах, то дамы и не собираются искать там деньги. Но похоже, что именно содержимое этих самых джинсов позволяет ценить его на вес золота, — с умильной кошачьей улыбкой насмешливо протянула Трисия. — Но тебе нечего тревожиться. Ничто низменное меня не привлекает. Я просто говорю, что Кэш Будро очень обаятельный мужчина. Так где же ты встретила его, Шейла?
— Здесь.
— Как здесь?! — Ложка Кена застыла в воздухе. — Возле усадьбы?!
— Он сказал, что собирает коренья.
— Для своего зелья, — понимающе кивнула Трисия.
— Зелья? — недоуменно переспросила Шейла.
— Он занимается тем же, чем и Моника, его мамаша. Шейла все с тем же недоумением смотрела на сестру.
— Неужели ты не знаешь, что Моника была ведьмой? — удивилась Трисия.
— Слышала, конечно. Но это же просто смешно!
— Ты напрасно смеешься. С чего бы еще папа стал держать здесь этих нищих столько лет? Разумеется, он боялся, что она наведет порчу на всех нас, если он ее выгонит.
— Опять тебя тянет на мелодраму, — сказал Кен. — Но что правда, то правда, Моника действительно занималась знахарством, по обычаю своих предков. Она многих вылечила. И до самой смерти раздавала всякие настойки и припарки.
— У меня есть доказательства, что Моника была ведьмой!
— Боже мой! Неужели ты это всерьез! Если Моника и обладала какой-то там силой, она пользовалась ею не во зло, а для лечения людей, — сказал Кен. — Все ее снадобья и заклинания передавались через поколения акадцев с восемнадцатого века. И они полностью безвредны. Так же, как она сама.
— Вряд ли. Все эти средства связаны с африканским колдовством, которое акадцы переняли у негров, когда прибыли в Луизиану. Это чистейшая черная магия.
Кен нахмурился.
— А я тебе еще раз повторяю, что Моника Будро не ведьма. Потому что она никогда никому не делала зла. Кстати, она была удивительно красивой женщиной. Возможно, именно поэтому все наши дамы, включая тебя, предпочитают чернить ее.
— Интересно, кто ее лучше знал, я или ты? Не забывай, что ты появился здесь незадолго до ее смерти.
— Мне много рассказывали о ней.
— Ерунду тебе рассказывали. Да и к тому времени она была уже старой, и вся ее красота давно испарилась.
5 
