очень нудно 
42 
Колеса стучали мерно, убаюкивающе, и вот сейчас я вздремнул бы с удовольствием, но, к сожалению… Палач сидел напротив и с интересом таращился в окно. Один раз он даже просунул голову сквозь стекло, но я тут же вташил его обратно. Не хватало еще, чтобы машинист в своем зеркальце заметил такое чудо! Вряд-ли, конечно, но мало ли что бывает…
А потом Палач уселся поудобнее и начал издавать какие-то странные звуки. Они напоминали похрапывание пополам с жужжанием и для моего чувствительного уха оказались неприятными. Просто ужасно неприятными. Я терпел несколько минут, а потом потребовал объяснений. Палач внимательно посмотрел на меня и равнодушно сообщил:
— Палач проводит сканирование и поиск поврежденных участков электронной части мозга Палача.
— А бесшумно это нельзя делать?
— Ответ отрицательный. Сканирование электронной части мозга Палача не может не сопровождаться незначительными звуковыми эффектами.
— Угу. Незначительными, говоришь… И долго ты еще собираешься храпеть?
— По расчетам Палача, полное сканирование займет от сорока до семидесяти минут.
— Угу. Ладно, пойду прогуляюсь пока…
Я с грохотом захлопнул дверь в наше купе. Звуки были слышны и здесь. Вот чертов Палач… Придется, видно, поискать местечко потише.
Только вот где оно, это местечко? Я отходил все дальше и дальше, но мне все равно было слышно. А еще мне было отлично слышно, как болтают в соседних купе, как стучат колеса, как звякает ложечка в стакане с чаем, как переругиваются проводницы, как…
— Ти-и-и-ихххха-а-а-а-а!!! — взревел я, не в силах больше выдерживать этот кошмар. Сверхчувствительный слух… да какая скотина его выдумала?!
По-моему, мой вопль услышали. Во всяком случае, разговаривать действительно вроде бы стали потише. Я угрюмо двинулся дальше. Прошел тамбур… еще один… еще… Следующий вагон был общим — купе здесь не закрывались на замок. Собственно, здесь и не было никаких купе — просто лавки с пассажирами и проход между ними. На меня сразу же настороженно уставились несколько десятков глаз. Еще бы… Фантомас какой-то, а не человек.
— Ветяр с моря-а дуль, ветяр с моря-а дуль, нагоняль беду, нагоняль беду!… И казал ты мне, и казал ты мне, боше не приду-у, боше не приду-у!
Это еще что такое?! Пара цыганят — мальчик и девочка.
Ну правильно, побираются по вагонам, песенки поют, дело житейское… Но до чего же отвратительно поют, до чего же фальшиво… Я уже упоминал, что у меня сверхчувствительный слух? Так вот этот самый слух от их кошачьего концерта мгновенно взбунтовался, громогласно заявив, что, если это будет продолжаться еще хоть несколько секунд, он сожжет мне мозги.
— Молча-а-ать!!! — заорал я во всю глотку. — Молчать!
Молчать! Молчать!
Цыганята немедленно заткнулись, в ужасе подняв на меня черные глазенки. Потом испуганно пискнули и бросились обратно в тамбур. Все остальные пассажиры тоже удивленно пялились на меня.
Мне стало стыдно. Наорал на детей… Я решительно двинулся за ними, чтобы как-то извиниться. Но меня встретили на полпути. Хмурый цыган, похожий на Будулая из известного кино, вынырнул из дверей, за которыми скрылись две его уменьшенные копии, и поманил меня пальцем. За его спиной я заметил знакомую туманную фигуру — Серый Плащ явно уже успел настучать на меня куда следует.
— Эй, гаджо, ты зачем наших детей пугаешь? — спокойно поинтересовался он, когда я приблизился. — Храбрый, да? Справился с маленькими? У тебя совесть есть?
Я почувствовал, как мой несчастный мозг снова начинает раскалываться от бешеной злобы. Состояние у меня сейчас какое-то… был бы я женщиной — однозначно критические дни.
— Твои дети отвратительно поют, — прошипел я прямо ему в лицо, — Им платят не за их пение, а только чтобы они заткнулись!
— А ты лучше споешь, да? Может, послушаем, а, гаджо?
— Заткнись, рома! — рявкнул я. — А что до совести — ты сам бессовестная мразь, детей заставляешь попрошайничать!
— Вот как заговорил… — грустно покачал головой цыган. — Знаешь, гаджо, мне кажется, мы друг друга не понимаем. Может, выйдем в танбур, потолкуем по душам?
Даже не дожидаясь моего согласия «потолковать по душам», цыган повернулся и направился туда, куда сказал. Я молча двинулся следом. По-моему, в вагоне все вздохнули с облегчением, когда мы свалили с их глаз.
— Ну что, гаджо, ничего не хочешь мне сказать? — насмешливо посмотрел на меня цыган. — Прощения попросить, например?
42 
