101 
– Должно быть, у вас много и рыбаков?
– Конечно! С чего бы мы жили, если бы не рыба?
– У них хорошие лодки?
– Наверное, если выходят далеко в море…
Николай Шаламов одобрил качество окороков.
– Закуска что надо! – сказал он.
– Конфетки тоже вкусные. Вижу, что в дороге не пропадем… Когда бежим-то?
Панафидин все уже продумал.
– Не будем загадывать дня, – ответил он. – Дождемся ночи с проливным дождем. Часовые попрячутся в будки, вот тогда выходи к столбу и полезем прямо через бамбук.
– Огурцов бы еще! Без огурцов кто ж удирает?
– Купим и огурцов, – согласился Панафидин…
В один из дней над Мацуями с вечера нависла грозовая туча, деревья в саду притихли, даже не шевелилась листва. Сергей Николаевич лежал на кровати, мысленно уже прощаясь с товарищами, он рассеянно слушал их скучные разговоры о том, что на войне, как и в любви, одному повезет, а другому – никогда… Доктор Солуха убежденно доказывал:
– Как хотите, господа, а слепой случай и военное счастье имеют на войне прямо-таки роковое значение.
«Никита Пустосвят» недавно вышел из карцера.
– Еще бы! – сказал он. – У нас в отсеке восемь человек зажарило. А в углу сытинский календарь висел. С картинками! Так бумага на нем чуть по краям обуглилась. Вот и пойми после этого, что за наука – физика? Учим в гимназии одно, а в жизни все получается шиворот-навыворот.
– Бывает… У меня в каюте все разнесло. Даже борт выдрало. А зеркало осталось висеть без единой царапинки.
– Помню, когда рвануло на шкафуте, все, кто там был, в куски разлетелись. А меня только носом в палубу сунуло – и, как видите, живой. Сегодня в ресторане пиво пил.
Грянул гром, над Мацуями прошумел ливень. Под говор товарищей, ничего им не сказав, Панафидин вышел из барака. Возле столба его дожидался Шаламов, держа сетку с огурцами. Он сразу повесил себе на шею два тяжелых окорока, перевязанных бечевкой, и в этот момент великан матрос напомнил мичману образ веселого обжоры Гаргантюа в иллюстрациях Густава Дорэ.
– А вы с конфетками и огурцами – за мной!
Он, словно дикий вепрь, вломился в заросли бамбука, а Панафидин за ним. Оказалось, что японцам незачем было ставить тут заборы и часовых – бамбук оказался страшнее. С неба сверкали молнии, лил дождь, а Шаламов где-то… пропал.
– Эй! – позвал его мичман. – Ты чего копаешься?
– Застрял, – донеслось в ответ. – Рази ж это лес? Наставили тут палок всяких, не пройти и не проехать… Вот у нас в деревне лес – так это лес! Даже с разбойниками…
Не хватало, чтобы он предался воспоминаниям.
– Пошел вперед, – понукал его мичман сзади.
Треск усилился, и казалось, что этот треск бамбука сильнее грома небесного. Шаламов в каком-то исступлении выворачивал из земли бамбучины, повергал жесткие стволы наземь, ломил напропалую, прокладывая путь через рощу, а за ним продвигался мичман Панафидин – с конфетами и огурцами.
Наконец треск кончился. Но раздался… плеск.
– Чего ты там? – спросил Панафидин, еще сидя в бамбуке.
– А, мудрена мать… – слышалось. – Да тут по горло…
– Вода, что ли? Так чего испугался? На то мы и моряки, чтобы воды не бояться. Где ты, Николай? Коля, где ты?
– Да здесь я! Спасите… тока б выбраться…
Раздался гудок паровоза, вдали потеплело от вагонных огней: это из Мацуями прошел в сторону гавани поезд. Поддерживая друг друга, матрос с мичманом едва выкарабкались из глубокого рва, заполненного жидкой отвратной грязью. Скользя соломенными лаптями, поднялись на взгорье, за которым стояла кирпичная казарма, через окна, ярко освещенные, были видны японские солдаты, играющие в карты.
Два тяжелых окорока висли на шее Шаламова.
– Ну, ваше благородие, кажись, влипли.
– Валяй прямо, – прошептал мичман.
– Да там, эвон, часовой гуляет.
– Ну и хрен с ним! Пускай гуляет. Нам-то что?..
Продефилировали под самыми окнами. Из будки уборной выбежал японец, но даже не обратил внимания на русских беглецов. За ним глухо стукнула казарменная дверь. Под проливным дождем шли по какой-то дороге, минуя деревни и поселки фабричного типа. Отшагали всю ночь, лишь под утро свернули в сторону и углубились в мокрый лесок. Светало…
– Присядем, – сказал Панафидин. – Надо обсохнуть.
Ножа не было. Зубами, как волки, обкусывали по краям жирный и вкусный окорок, заедали его огурцами. Проснулись первые птицы. Перед беглецами открылась панорама обширной долины – там серебром блистали пруды и рисовые поля, сады напоминали субтропики. Далеко-далеко полаивали собаки.
101 
