34 
– Комбатанты! Целый полк японских солдат… в полном снаряжении. Никто не выходит… что нам делать?
– Вернуться на крейсера, – донесло голос Иессена.
Матросы налегли на весла, а с «России» выбросили торпеду, и она, сверля воду, устремилась к военному транспорту, палубу которого уже заполнили вооруженные японцы. Взрыв совпал с частым ружейным огнем, который открыли самураи с палубы «Кинсю-Мару». Первыми их жертвами стали наружные вахты открытых мостиков – рулевые и сигнальщики. Остальных заслоняла броня надстроек и казематов. Комендоры уже били в транспорт, заколачивая в его борта снаряд за снарядом:
– Бей… чего там думать? Не лыком шиты… клади!
С пробоинами в борту «Кинсю-Мару» медленно тонул, и тут сигнальщики крейсеров стали кричать, почти в ужасе:
– Смотрите, что делают… головы сымают!
На палубе, уходящей в море, самураи убивали один другого саблями, кололи друг друга штыками. С воплями «банзай!» они погружались в шипящее море. На крейсерах санитары уже разносили раненых по лазаретам. Иессен раскурил папиросу:
– На всех камбузах варить рис… для гостей.
Среди множества пленников было немало и офицеров флота, которые просили не смешивать их с офицерами армии. Очевидец с крейсера «Россия» писал, что лица японцев оставались бесстрастными: «Некоторые из них оказались говорящими по-русски, многих бывших обитателей Владивостока, все больше содержателей притонов, узнавали наши матросы…» Панафидину пришлось допрашивать пленных, которые неохотно признались:
– Мы никак не ожидали встретить вас здесь. Тем более что эскадра Камимуры курсировала совсем рядом, и лишь за полчаса до встречи с вами нас покинул конвойный миноносец, считая, что мы находимся в полнейшей безопас–ности…
Крейсера оказались перегружены пленными: коки не успевали переваривать горы риса, запасы которого кончались. Иессен поневоле отказался от прорыва в Сангарский пролив, и днем 13 апреля он отвернул бригаду к Владиво–стоку…
На мостике «Богатыря» удивлялись:
– Надо же так! Один раз еще с Рейценштейном, а сейчас с Иессеном собрались забраться в Сангарский пролив, и оба раза отворачивали. Значит, бывать там… бывать в этой норе!
Возле Поворотного маяка, прежде чем войти в Золотой Рог, с крейсеров запрашивали: был ли здесь Камимура с эскадрою? Служители маяка успокоили их – Камимурой и не пахло. Но горизонт часто застилало подозрительным дымом. До заката солнца портовые буксиры развели боны, и русские крейсера, докручивая на тахометрах последние обороты винтов, втянулись в родимую гавань… Дело сделано! Склянки пробили четыре раза.
Восемь часов. Смена вахт. Остальные свободны.
………………………………………………………………………………………
Япония всполошилась: одним махом русские уничтожили три корабля в 5000 тонн водоизмещением, погибли тысячи тонн угля и военного снаряжения, наконец, свыше 600 пленных – все это отразилось на судьбе Камимуры, который свои просчеты оправдывал туманом… только туманом!
Теперь адмирал Того был вынужден ослабить свою эскадру, чтобы усилить эскадру Камимуры – для противоборства с бригадою владивостокских крейсеров. В результате резко снизилось боевое напряжение у стен Порт-Артура, за что его гарнизон мог благодарить Владивосток. Отныне эскадра Камимуры отрывалась от баз в Желтом море, в постоянной боевой готовности она дежурила в незаметной бухте Озаки на острове Цусима…
Цусима обретала стратегическое значение!
15 апреля началась разгрузка пленных с крейсеров на берег. «На Адмиральской пристани, куда свозили японцев, и на Светланской, – писал очевидец, – стояла такая толпа народу, что удивляешься, откуда во Владивостоке столько жителей. Мы проводили своих пленных приветливо, снабдив их, у кого не было, шляпами, кого сапогами; на некоторых были надеты матросские фуражки (бескозырки)». Среди горожан не было заметно никакого злорадства, «скорее даже сочувствие к чужому, хотя и враждебному, горю веяло от сдержанного спокойствия толпы», – писал в те дни корреспондент «Одесского Листка». Многие жители Владивостока узнавали среди японцев своих прежних знакомых, хотя эти друзья-приятели и делали вид, будто они по-русски – ни бе, ни ме, ни кукареку. Один страховой агент даже обиделся на японского поручика Токодо:
– Ну чего притворяешься? У тебя же лавка была на Продольной. Я у тебя горшок покупал… Ну? Вспомнил?
Японец поднял глаза к небу, как бы рассматривая облака, почесал переносицу и вдруг улыбнулся широкой улыбкой:
34 
