19 
– Я сегодня уйду, – сказал он, подумал и уточнил: – Вечером. Сейчас не смогу. Мне отлежаться пару дней надо. Доберусь до своего места в подвале, там и отлежусь.
– Нет, – твердо, по-взрослому, возразила Катерина. – Ни в какой подвал ты не пойдешь! Тебе лежать надо, за тобой уход нужен, тебе надо горячую еду кушать, в туалет ходить и мыться. Здесь останешься! Мы справимся!
– Ладно. Тогда завтра уйду, – согласился он на небольшую отсрочку.
– Кто тебя так побил?
– Как кто? – удивился необычайно Тимофей. – Отец, конечно! Кто ж еще? Пацаны, что ли, с другого района? Так пусть попробуют – зубов не соберут, сопливы!
– Как отец?! – ахнула Катька, никогда не сталкивавшаяся с такого рода жестокостью.
– Да я сам виноват! – вздохнул пацан. – Нельзя ему под руку попадаться, когда он градус перебрал! А я не успел свалить, мать прятал, вот и…
Он пробыл у нее четыре дня.
Катерининых сэкономленных денежек им хватило на скудные медикаменты, и на обезболивающий анальгин, и на продукты, самые простые и дешевые. И на запретное всеми строжайшими запретами расточительство – мороженое!
Правда, одно на двоих.
Катерина старательно демонстрировала бдительным соседкам неукоснительное соблюдение своего распорядка дня, покупая конспиративно необходимое им с Тимофеем на обратной дороге из планового посещения музеев. Положенные на день к прочтению страницы обязательной литературы она читала вслух Тимофею.
А еще они разговаривали!
Чудо из чудес! Неведомое доселе девочке Кате!
Никто. Никогда. С ней. Не разговаривал!
Вот не знала она, что можно кому-то рассказывать о себе и слушать, что он расскажет о себе, своей жизни, интересах, делах, не предполагала даже, что вот просто так можно поведать о мыслях своих!
Формулировки такой не знала и не владела: «Я думаю…»
А он ее научил!
Он был старше ее на три года.
Он был старше ее на целую взрослую жизнь!
Он был старше ее на знание нескольких взрослых жизней!
Уходя через четыре дня по всем правилам конспирации для нелегалов – в момент выхода Катерины на вечерний моцион, Тимофей повернулся к ней перед дверью и очень серьезно сказал:
– Кошка, ты теперь мне сестра. Думай, как разобраться со своим расписанием, так чтобы мы могли видеться каждый день. Тебя надо очень многому научить, иначе пропадешь. Я теперь за тебя отвечаю.
Чему научить? Почему пропадет? Куда пропадет?
Этого Катерина тогда еще не понимала.
Он единственный называет ее Кошка, он единственный, кому она стала нужна по-настоящему, он единственный, кто стал для нее семьей, он единственный, кто спас ее и заставил стать настоящей Катериной Воронцовой!
«Он просто единственный во всей моей распоганой и странной жизни», – подумала Катерина Анатольевна Воронцова, наконец засыпая, умаявшись за день трудами праведными и докучливыми неприятностями.
– Софья, не пугай отца! – возроптал Кирилл Степанович на неожиданное заявление дочери. – Я пребываю в умиротворяющей уверенности, что мы прекрасно обходимся без подростковых выкрутасов и поведенческих ужасов переходного возраста!
– Это не выкрутас, а осмысленное решение! – деловито заявила дочь, откусывая с аппетитом бутерброд.
– О как! – подивился отец. – Значит, ты как бы между прочим, за завтраком, заявляешь, что не хочешь ехать к матери, и утверждаешь, что это осмысленное решение?
– Ты меня неправильно понял. Я не сказала, что не хочу ехать к маме, я сказала, что сейчас не могу ехать.
– Главное, своевременно, – похвалил отец. – Завтра у вас самолет, билеты и визы на руках. Чего бы не передумать!
– Пап, – перешла на серьезный тон нарушительница отцовского спокойствия, – мне надо остаться, а мой билет мы как раз успеем сдать! Макс пусть летит, а я к ним приеду через месяц. Объясняю: мама Гарика предложила ему и мне поработать три недели во французской булочной продавцами и официантами. Это кафе находится рядом с французским посольством, и туда в основном приходят французы. Вот я и попрактикуюсь в языке, а заодно пора учиться зарабатывать.
– А это за каким лядом, позволь узнать? – выказал первые зачатки раздражения Кирилл.
– Ну, не вечно же я буду сидеть на твоей шее! – аргументировала Соня.
– Тебе пятнадцать лет, и ты не сирота казанская, и не единственная надежда больных родителей на денежное обеспечение, чтобы учиться зарабатывать в этом возрасте! – закипал понемногу возмущением любящий отец.
19 
