29 
— Ну вот, Даша, мне пора.
Дарья поднялась со своего места, Игорь поухаживал, отодвигая ей стул, и они вместе вышли из кафе, медленно направляясь к машине.
Дежурный портье уложил его вещи в багажник, ловко принял купюру чаевых, чуть поклонился уважительно и исчез.
— Ах да! — спохватилась Дарья и полезла в свою объемную соломенную сумку-кошелку, достала пакет и протянула Игорю. — Это вам.
Власов развернул пакет и вытащил из него книгу с особой преосторожной почтительностью, ее книгу, другую, не ту, что рассматривал в первый день.
— Стянули у девочки Лизы? — улыбнулся краем губ.
Они посмотрели в глаза друг другу, понимая, проживая вдвоем этот момент, на котором кончилась их Италия.
Они не сделали за эти дни ни одной фотографии, не обсуждали прошлое, ни разу ни намеком, или вскользь не упомянули о будущем, о возможности продолжения знакомства — они проживали только настоящий момент, в котором находились эти дни. Вдвоем.
Их итальянские каникулы закончились. Прямо сейчас.
— Нет, — ответила Дашка, — это новая. Я доделала ее здесь.
Власов наклонился, взял ее руку и поцеловал.
И это был совсем не тот поцелуй, которым он целовал ей руки в эти дни, — ухаживающий, легкий, уважительный.
Этим поцелуем он выразил свое восхищение ее талантом, благодарность… и попрощался. Он поднял голову, заглянул ей в глаза и увидел там синие озера грусти.
— До свидания, Даша, — произнес он ровным, без красок голосом.
Она кивнула.
Он подошел к машине, открыл заднюю дверцу, намереваясь сесть, но она окликнула его:
— Власов!
Игорь повернулся, чего-то ожидая, чего-то…
— Это было красиво! — прочувствованно сказала Дарья каким-то особым тоном, озарив синей печалью глаз.
Теперь кивнул он.
Сел в машину, захлопнул за собой дверцу. Он не стал оборачиваться, чтобы узнать, уходит она или смотрит ему вслед.
Он уже скучал по ней. Сильно.
Он летел в самолете, рассматривал Дашкину книжку, дотрагиваясь пальцами, изучал объемные картинки, чувствуя устойчивое нежелание расставаться с этим необыкновенным творением, отдавать его кому-то. И усмехнулся про себя: «Она еще сделает, будут у меня ее книжки!»
Он чувствовал такую непривычную, незнакомую теплую печаль, легонько сжимающую горло и сердце, светлую, как паутинка на солнце, грусть по уже прошедшему и невозможности ни вернуть, ни повторить.
Он вдруг вспомнил строчки из не очень известной песни Окуджавы, годов семидесятых, непонятным образом всплывшие сейчас в памяти: «К чему мы перешли на «ты», за это нам и перепало, на грош любви и простоты, а что-то главное пропало».
Они не перешли на «ты», и у них что-то главное осталось!
«Это было красиво!» — сказала она.
Это было непередаваемо красиво и стало щемяще прекрасно, когда прошло и закрепилось воспоминанием.
У них теперь есть навсегда, как бы ни сложились их жизни — у них, у обоих, теперь навсегда есть четыре дня своей Италии и совместно пережитые, перечувствованные вдвоем моменты красоты.
И он летел в самолете, увозя с собой солнце, море, горы, природу, смех, разговоры, его ухаживание, ее уважительное приятие его ухаживания и их «вы». И сердце щемило отзвуками высокогорной баллады…
Власов почувствовал слезы, текущие из глаз, и резко сел на кровати, посмотрел на часы — полчетвертого утра. Он, оказывается, заснул, и во сне продолжая вспоминать Италию, проживая и чувствуя заново, до слез.
Сколько он спал? Часа три.
Он прошел в ванную, умылся холодной водой и задержался взглядом на своем отражении в зеркале.
«Ничего! — сказал он себе зеркальному. — Ничего, прорвемся!»
И быстро пошел к холодильнику, достал из морозилки водку.
В дверь настойчиво и громко постучали.
«Дашка!» — заколотилось сердце, на мгновение испугавшись самого страшного. Власов широкими шагами прошел к двери и рванул, распахивая.
— Привет! — Макс хлопнул его по плечу, сдвинул в сторону и прошел в номер.
— Привет! — Федька переступил через порог, заметил у него в руке бутылку, забрал и попенял: — А подождать товарищей?
Макс уже разулся, кинул портфель рядом с креслом, в которое сел, обвел взглядом подувядшую закуску на столе и сообщил:
— Сейчас все освежат, мы с Федькой заказали. Ну, давай наливай, чего ждать-то!
— Действительно, — поддержал Федька, усаживаясь на диван возле столика.
29 
