68 
— Федотыч, ты меня не пугай! — пожурил Игорь. — Что я без тебя делать буду?
— Не беспокойсь, Николаич, еще с десяток годков для твоего успеху и благоденствия да нашей наступившей наконец счастливой жизни, дай Бог тебе здоровья, потружусь. Да и там не брошу, правнучек у меня одарен. Его обучаю, будет кому на полях твоих голой жопой сидеть да «сухарь» с «заливом» предсказывать!
— Класс! — восхитилась Дашка, блестя глазами. — Вот просто класс!
— Ну а ты, Дарья Васильевна, расскажи о своем крутом вираже из руководителей компании в устроители детских праздников?
— Да ты что! У меня еще миллион вопросов к тебе! — воспротивилась перемене темы она.
— Давай я тебе на них в следующий раз отвечу, — остудил ее жгучий интерес Власов. — Ты лучше скажи, как из ведущих топ-менеджеров оказалась в анимации?
Дашка призадумалась, растеряв сразу все, что искрилось в глазах и горело нетерпеливым интересом.
— Так просто не объяснишь… — Посмотрела задумчиво куда-то за реку.
— Объясни сложно, — предложил он и спросил заботливо: — Ты устала?
— А который час? — повернулась к нему Дарья.
Он посмотрел на часы, чувствуя надвигающуюся досаду и легкое разочарование. Ему совсем не хотелось — ну вот совсем! — заканчивать этот «вечер откровений», вставать из-за стола, выдергивая себя из ощущений, в которых находился и плыл расслабленно.
— Без пяти двенадцать, — ровным тоном сообщил он.
— Фигня! — оценила Дашка и спохватилась: — Слушай, ты, наверное, устал?
— Я отдыхаю, — уверил Власов, чувствуя, как отпускают беспокойство и досада. — Ты сама-то как? Встала сегодня часов в пять?
— В пять, — подтвердила она. — Но я, наверное, тоже отдыхаю.
— Тогда, может, осилишь свою непростую историю?
— В смысле усталости? Легко, а вот…
Он не торопил и не настаивал, понимая, что, видимо, коснулся глубоко личных переживаний. Смотрел на нее, теплея незнакомо в груди.
— Это из-за мамы, — решилась Дарья на непростое откровение. — Но если рассказывать, то придется «от печки». А это долго, это про всю мою жизнь.
— Дашенька, мне очень хочется услышать про всю твою жизнь, — улыбнулся Власов и спросил: — Вина?
— Не помешало бы, — согласилась Дарья, подождала, пока он разлил в бокалы вино, не чокаясь, уже находясь в прошлом, отпила глоток. — Тогда надо начать с родителей. Мой папа Василий Дмитриевич Васнецов женился на маме Маргарите Станиславовне Юдиной, когда ему было тридцать семь лет, а маме семнадцать и она только закончила школу. Папа работал в Министерстве путей сообщения, и скандал ему грозил и неприятности нешуточные. Но он так рассказал на партсобрании о своей любви, что его не только простили, а еще и помогли устроить шикарную свадьбу.
Они встретились, когда в торжественной обстановке маминому папе, заслуженному автодорожному строителю, вручали награду в министерстве. Там Василий Дмитриевич и увидел Риточку.
Они поженились через месяц, а через год родилась Екатерина, в восемнадцать маминых лет, через два года — Дарья.
Отец много работал, постоянно ездил по стране, часто брал с собой маму в ее каникулы, она же студенткой была — в университете, на искусствоведческом училась. Девчонки оставались под присмотром домработницы Лидии Ивановны.
Бабушка и дедушка Васнецовы, хоть и находились на заслуженной пенсии, помогать с детьми отказались, у них была своя жизнь — дача, поездки на курорты, театры, кино. Оба ушли на эту «заслуженную» с хороших министерских должностей. Ну а Юдины, еще совсем молодые бабушка-дедушка, очень много работали.
Так что девчонки оставались на попечении Лидии Ивановны.
Нет, родители занимались ими, и еще как, любое свое свободное время, и всегда вместе на курорт в летние отпуска, и праздники вместе, и за город в выходные на дачу к бабушке-дедушке. И зоопарки у них совместные были, и кино, и ТЮЗ, и прогулки в парке всегда вчетвером. Просто этого свободного времени у родителей было мало.
Они были удивительной парой. Улыбались, шутили, все время за ручку или в обнимочку, и поцелуйчики легкие, поглаживания невзначай.
У них в семье никогда не было ни скандалов, ни выяснений отношений, да хоть какого несогласия между родителями. Мама называла отца только Васечкой, а он ее — Маргариткой или Ритулей. Мама никогда — вот ей-богу! — никогда не ругала девчонок и уж тем более не наказывала, не повышала голос, не поучала наставительно и не запрещала ничего, но…
68 
