очень нудно 
28 
— Во дает, козел! — укоризненно покачал головой Волкодав. — Не понимаешь, значит, какую родину? Родина, фраер, у нас одна, Россией называется. Вот я и спрашиваю: что же ты, гад, родину позоришь в глазах иностранных граждан? Или ты не читал, что про тебя в газетах написали? Хер ли ты на арену суешься, если только плясать и умеешь? Или решил с бычком на пару танец маленьких лебедей изобразить?
— Да пошли вы, — вяло огрызнулся Стародыбов, попытавшись вырвать рукав из цепких пальцев Штыря. Это ему не удалось.
— Куда это мы так заторопились? — глумливо-сладким голоском осведомился Штырь. — За позор платить надо.
— Платить? Как платить?
— Кровью, — зловеще хохотнул Волкодав.
— Отпустите меня! Или я сейчас полицию позову! — Василий был близок к панике.
— Я бы на твоем месте не стал этого делать, — заметил Волкодав.
— Что вам от меня надо?
— Знаешь анекдот? — Штырь с удовольствием приступил к своему коронному монологу. — Мужик просыпается утром и находит записку: "Я уехала. Твоя крыша." Так вот в данном случае все наоборот. Твоя крыша не уехала, а приехала. Если еще не врубился, о чем идет речь, поясняю: твоя крыша — это мы. Сколько тебе там отвалили за корриду?
При упоминании о деньгах Стародыбов понял, что надо срочно делать ноги. Полученного за корриду гонорара ему едва хватило на то, чтобы расплатиться с квартирной хозяйкой, которой он задолжал за пять месяцев.
Тамбовский Красавчик сделал еще одну попытку вырваться. Ткань рукава затрещала, но хватка Штыря была крепче стали. Заскулив от немого отчаяния, Василий врезал бандиту коленом в пах и сам ужаснулся содеянному. Высвободив, наконец, рукав, Стародыбов изо всех сил толкнул согнувшегося от боли Штыря, свалив его на Волкодава.
Лавируя в толпе, незадачливый тореро помчался прочь с такой скоростью, словно за ним мчался разъяренный бык, готовый в следующую секунду поднять его на рога. Отчаянно матерясь, братки неслись вслед за ним. Штырь, на бегу придерживающий рукой пострадавшую часть тела, заметно отставал от приятеля.
Свернув на Эскудельерс, Василий вихрем пронесся по Ноу де Сант Франсеск и выскочил на площадь герцога де Мединасели, где он припарковал свой старенький "сеат марбеллья". Братки выбежали на площадь в тот момент, когда тореро отъезжал от тротуара. Не удержавшись, Стародыбов открыл окно и высунул в него сжатую в кулак руку с глумливо выставленным вверх безымянным пальцем.
В бессильной злобе Штырь и Волкодав гнались за машиной еще с минуту, но силы были слишком неравны.
Промчавшись по проспекту Колумба, "сеат" растаял в голубой дали. Приклеенный к его днищу радиомаяк из пешки Канесиро исправно посылал на спутник короткие импульсные сигналы.
* * *
— Куда мы идем? — спросил Пабло.
— Ко мне домой, — томным голосом героини любовного сериала ответила Крусиграма. — Это рядом, в бутылке.
— В бутылке? — не понял лейтенант.
— На улице Бутылки, — объяснила девушка. — Странно, что русские до такого названия не додумались. Наши алкаши удавились бы за возможность жить в подобном месте. Кто-то из наших даже подписал под табличкой с названием улицы: "Латинская водка. Не дай себе просохнуть."
— Бутылка — это фамилия, — уточнил Монтолио, слегка уязвленный словами Крусиграмы. — Абундио Бальтасар Бутылка был известным деятелем культуры.
— Да хоть бы это было воинское звание, — усмехнулась хохлушка. — Бутылка — она и есть бутылка.
— И все-таки это фамилия.
— Ладно, я поняла. Бутылка — это фамилия, а не объект вожделения европейских алконавтов. В любом случае сейчас мы отправимся ко мне на улицу Бутылки. Там я продезинфицирую твои раны. Ты спас мне жизнь, и теперь я твоя должница.
— Если говорить о спасении жизни, скорее это я у тебя в долгу, — покраснел Монтолио.
Ему было мучительно стыдно за свое позорное поражение.
— Глупости! — решительно отрезала Мария. — Я просто застала этого урода врасплох. Ты и без моего вмешательства разделал бы его под орех.
В глазах хохлушки светилось столь неподдельное восхищение, что лейтенант почувствовал себя увереннее. Действительно, что может женщина понимать в тонкостях рукопашного боя? Наверняка, она считает, что он дрался как лев.
Заметив облегчение, отразившееся на лице испанца, Крусиграма мысленно себе поаплодировала.
"До чего же наивны мужчины! — подумала она. — Стоит отпустить пару комплиментов их силе и мужественности — вот они уже и растаяли."
28 
