29 
Моро пригласил Бертье к обеду.
– Как генерал, я против ослабления своей армии, но, как гражданин, покоряюсь обстоятельствам, надеясь, что эта жертва необходима для общего блага республики…
Победив себя, не уступал ли он победу другим? Он еще ничего не проиграл. Но кто-то уже, наверное, выиграл?
* * *
Певица миланского театра «Ла Скала», очаровательная Грассини, давала концерт в доме маркизы Кавур (внука этой маркизы, Камилло Кавура, еще не было на свете, а бабушка знаменитого патриота была далека от патриотизма). Послушать певицу собрались не только местные аристократы, но и австрийские оккупанты во главе с престарелым, но еще довольно-таки бодрым живодером итальянского народа, бароном и фельдмаршалом Бенедиктом Меласом. Пока Грассини чаровала гостей руладами своего бесподобного контральто, хозяйку дома развлекал молодой и очень красивый шваб, венский офицер и граф Адам Нейперг.[3]
– Кажется, Грассини отпевает нашу любовь. Не вскрикивайте от страха и не делайте резких жестов, если я вам скажу: с Альп сюда сваливается армия Бонапарта, и мы будем… побеждены. С нашими дураками иного нельзя и ждать!
Аристократка Кавур давно смирилась с австрийским владычеством в Италии, новые перемены ее только пугали:
– Помилуйте, в Альпах еще не растаял снег, и быть того не может, чтобы французы осмелились перевалить через неприступный Сен-Бернар. Как они протащат свою артиллерию?
– Французы сняли пушки с лафетов и устроили для них «гробы», выдолбленные из толстых деревьев. В этих «гробах» и волокли пушки… Бонапарт обманул всех! Он вывел армию из Дижона, где она считалась резервной, и в Вене на нее даже не обращали внимания. Все силы нашей великой империи были устремлены против Рейнской армии, против генерала Моро…
Нейперга вскоре подозвал генерал Антон фон Цах, начальник штаба армии Меласа, он же и профессор математики.
– Отчего маркиза Кавур сначала смеялась?
– Я рассмешил её новеллой о повадках вашей лошади, которая в битвах носит вас, как подлинного героя.
– Но что было вами сказано хозяйке дома потом, отчего она проявила такое сильное волнение?
– Я сказал ей, что под жезлом непобедимого барона Меласа Бонапарт будет растрепан нами быстрее, нежели Моро Суворовым…
Бонапарт покинул Париж, когда в далеком Петербурге народ прощался с Суворовым. Через перевал Сен-Бернар консул проехал верхом на муле. Солдаты имели в ранцах еды на восемь дней, сорок патронов на ружье – и все! Спустившись в цветущие долины, Бонапарт выслушал доклад Бертье о положении в Генуе:
– Горожане едят траву и падаль, Массена уже не ставит к пленным караулов, боясь, что часовые будут съедены.
– Пусть Массена сожрет под собой даже землю, Бертье, я появился здесь не ради кормления голодающих…
2 июня он вошел в Милан; здесь Бонапарту принесли сумку венского курьера, подстреленного в пути. Из бумаг выяснились планы барона Меласа, который активно группировал войска недалеко от деревни МАРЕНГО.
– Я обещал дать битву у Маренго, и я ее дам! Дезе, – позвал он своего любимца, – бери шесть тысяч и ступай к Нови, чтобы Мелас не смог опереться флангом на Геную. Где Виктор? Ему выдвигать дивизию прямо к Маренго…
Виктор с дивизией ушел. Дезе ушел тоже.
– Бертье, у вас недовольное лицо? Почему? Или маркиза Висконти забыла покормить своих собачек?
– Мы излишне распылили свои силы, консул.
– Не так ли поступил и Мелас? Мне нужна ваша улыбка, Бертье… Помните: в случае моего поражения всю вину за него я без церемоний свалю на вас. Ибо, по праву консула, я лишь присутствующий при вашей армии… Поняли?
Бертье давно это понял. Но и Бонапарт понимал: проиграв битву, он проиграет сам себя. Не будет ни первого консула, ни роскоши Тюильри, ни тропиков Мальмезона, ни его славы, ни его будущего. Он останется на мели с женой-растратчицей и громадным кланом жадных сородичей, которым всегда мало и всегда надо много. Увидев пыль на дорогах и послушав, как стучат австрийские барабаны, он спокойно сказал Бертье:
– А вот и Мелас… не пора ли начинать?
Мелас обрушил на него свои войска, словно прокатывая чудовищные жернова, меж которых он мгновенно перемолол французов. Все было кончено так быстро, что Бонапарт едва опомнился. Он видел бегущих солдат, бежал стойкий Келлерман, бежал даже хвастун Мюрат, все бежали… Драпали!
– Держитесь! – призывал консул. – Держитесь из последних сил. Дивизия Дезе спешит обратно… Бертье, – резко повернулся он, – пожертвуем консульской гвардией.
29 
