очень нудно 
125 
— Изрубить себя на куски — это развлечение для скандинавов, а не для разумных, здравомыслящих саксов! — заорал Джек — Я отказываюсь верить, что жизненная сила может потребовать от меня такого!
— Ты должен доказать, что для тебя это важно! — завопила Торгиль в ответ. Ну да, девчонку хлебом не корми, дай ввязаться в свару! — Это тебе не деревенская ярмарка, где выиграешь приз-друтой, кидая в мишень орехи. Это Иггдрасиль. Даже Один не посмел к нему приблизиться, не принеся должной жертвы.
— Значит, Один был идиотом.
— А вот и не был! А ну, возьми свои слова обратно!
— А вот и не возьму! Твой Один — тупой и злобный громила, и все, кто в него верят, недалеко от него ушли! А воительниц он заставляет прислуживать за столом в Вальхалле.
— Это неправда! — завопила Торгиль. Пчелы вновь слетелись к подножию холма и теперь кружили вокруг спорщиков гудящим, растревоженным роем — Один — воплощение чести и доблести, вот только рабу этого вовеки не понять!
— Тогда как это удалось понять тебе, скажи на милость? Ты сама перестала быть рабыней каких-то три года назад! — Еще не успев договорить, Джек уже горько пожалел о своих словах. Торгиль откачнулась назад, как будто он рубанул ее секирой. В глазах воительницы вспыхнуло безумие. Торгиль была берсерком из рода берсерков, и боевая ярость накатывала на нее, желала она того или нет.
— Прости, пожалуйста! — закричал Джек. — Никакая ты не рабыня! Ты — воительница! Один любит тебя и никогда не заставит прислуживать за столом!
Но было слишком поздно.
— Я даю клятву, — дрожа от ярости, произнесла Торгиль. — Даю клятву, что убью себя сразу после того, как зачерпну из источника Мимира Я приношу в жертву собственную жизнь ради того, чтобы принести воды Джеку, ибо ему нужно исцелить королеву Фрит и спасти свою сестру. Я клянусь Иггдрасилем, Одином и норнами!
— Не делай этого! — заорал Джек, но Торгиль уже бросилась вверх по склону. Девочка упрямо продвигалась вперед, не обращая внимания на плотную стену пчел, что зависла между нею и вершиной. Пчелы тысячами вились вокруг, громогласно жужжали, но жалить — не жалили. Похоже, их просто обуревала буйная, неуемная радость.
Джек глядел, как воительница упорно карабкается вверх по крутому склону; она ни разу не остановилась передохнуть. Вот она добралась до колодца, вот потянулась к ведру…
Невидимая рука отшвырнула ее назад. Торгиль кубарем покатилась вниз по холму: пчелы так и разлетались с ее пути. Девочка ударилась о тот же самый камень — и на сей врачеванием пришлось заняться Джек. Торгиль словно оглушило: воительнице явно пришлось хуже, чем ему. Она тупо уставилась на мальчика.
— Они… не приняли моей жертвы, — наконец с трудом выговорила она. — Норны… Один… Иггдрасиль. Они не захотели взять мою жизнь. Это потому-что я родилась… рабыней?
— Нет, конечно же, нет, не поэтому, — прижимая к себе, уговаривал ее Джек так он некогда баюкал Люси, после того как они чудом избежали гибели в морской пучине. — Олаф освободил тебя и назвал тебя дочерью. Ётуны оказывают тебе великие почести. Никому и в голову не придет считать тебя рабыней… ты гораздо, гораздо больше, чем рабыня. Не плачь. Ну, не плачь, пожалуйста. — Джек гладил ее волосы и чувствовал, как рыдания девочки эхом отзываются в его собственной груди. — Думаю, они отвергли твою жертву потому, что предлагать полагается нечто действительно бесконечно важное. А твоя жизнь для тебя ничего не значит.
— Жизнь и впрямь утратила для меня всякий смысл. — Торгиль шмыгнула носом — И я всё равно себя убью. Теперь, когда Олафа не стало, мне незачем жить.
— Не вздумай даже, Олаф хотел, чтобы ты жила. И я этого хочу!
— Слишком поздно, — вздохнула Торгиль. Она вытащила нож, и Джек сделал первое, что пришло ему в голову. С Торгиль он всё равно не справился бы — при ее-то бойцовских навыках и одержимости! — хотя за то время, что Джек прожил у скандинавов, силой он с ней практически сравнялся. Так что мальчуган попросту сдернул с шеи охранную руну. Руна тут же сделалась видимой.
То была четырехугольная пластинка тяжелого золота. На ней изображалось что-то вроде пробивающегося из-за туч солнца, вот только каждый лучик этого солнца разветвлялся во все стороны, словно расцветающее деревце.
— Да это же Иггдрасиль, догадался Джек.
— Ах, так вот что ты, значит, прятал на шее… — пробормотала Торгиль. Нож ее застыл в воздухе. — Эта штуковина обожгла меня словно огнем.
125 
