очень нудно 
127 
— Мы оба — жалкие неудачники. И что? — буркнула Торгиль.
— Мы оба сможем выпить из источника Мимира, вот что! — Джек рывком поднял девочку на ноги.
— Да если я выпью, я, чего доброго, сделаюсь скальдом еще более великим, чем ты, — сказала Торгиль, и в голосе ее проскользнула нотка былого ехидства.
— Даже и не надейся. Источник, как я понимаю, наделяет необходимым тебе знанием. Один просил власти — и получил, чего хотел. Мне нужна поэзия — слова, способные снять заклятие, что я наложил на Фрит. А что нужно тебе — решай сама.
И взявшись за руки, дети зашагали вверх по холму. На сей раз склон вовсе не казался таким уж крутым: поднявшись на вершину, Джек и Торгиль даже не запыхались. Они одновременно схватились за ведро — быстро, прежде чем неведомая сила сметет их прочь. Однако ничего не случилось. Мальчик облегченно выдохнул.
— Видишь? Я был прав!
— И пчелы улетели, — заметила Торгиль. Действительно, пчелы роились высоко в воздухе, собирая спадающую с Иггдрасиля медвяную росу.
— Ну вот, пожалуйста, — сказал Джек. Ведро с громким всплеском ушло под воду. Мальчик потащил его наверх — мокрое, переливающееся через край. Над водой поднималось чудесное благоухание — благоухание цветов и зеленых полей, и сосновых лесов, и меда.
— Это запах самой жизни, — проговорил Джек, улыбаясь.
Он отпил первым. Напиток был сладок — но не тягучей, одурманивающей сладостью меда, от которой так и клонит в сон. Напротив, он пробуждал ото сна. Джеку показалось, что на вкус он — что мерцающий в воде свет. Десятки воспоминаний одновременно нахлынули на Джека. Он вновь был совсем маленьким и наблюдал, как отец строит дом. Он сидел перед ульями и слушал, как поет мама. Он устроился под рябиной рядом с Бардом. Все запахи мира, все напоенные теплом ароматы вновь нахлынули на него. Перед его мысленным взором возникли все до одного облака, плывущие над вершинами гор, все до одной рыбы, что поднимаются к поверхности сцапать муху, все до одной ласточки, рассекающие воздух. И всё это казалось немыслимым чудом. Всё бурлило жизнью.
— Сработало? — прошептала Торгиль. — Ты сможешь исцелить Фрит?
— Еще не знаю, как, но узнаю, когда придет время, — отозвался Джек.
Тогда отпила Торгиль. Смертельная бледность, что проступила у нее на лице у подножия холма, разом схлынула. Щеки порозовели. Глаза, исполненные скорби и безнадежности, вспыхнули живым интересом.
— Птицы! — воскликнула Торгиль, опуская ведро на землю. — А ведь они и впрямь занятные, при всём их дурацком легкомыслии. А цветы — ты только посмотри на цветы! — они же красные, и синие, и желтые, и розовые! В жизни таких красок не видывала! А блики под деревом! Они же всё время двигаются, точно морские волны. — И Торгиль побежала вниз по холму, восклицая при каждом новом открытии, всё глубже погрркаясь в чудеса и красоты волшебной долинки.
А Джек извлек на свет склянку с изображением мака — содержимое ее давно использовали, а саму склянку Фонн вымыла — и погрузил сосуд в ведерко.
— Нет, — произнес сумеречный голос.
Под Деревом стояла самая юная из норн. Она протянула руку к склянке.
«Это для Руны, — мысленно попросил Джек. — Он слишком стар, чтобы добраться сюда, но он засужкил право испить из источника. Он пожертвовал свой голос, служа своему народу. А свою величайшую песнь подарил мне».
Норна умолкла. Она шагнула к дереву, а в следующий миг затерялась, исчезла среди глубоких теней и трещин коры.
— На что это ты загляделся? — окликнула его снизу Торгиль.
— На глухарку, — расхохотался Джек, ибо нелепая птица вновь выступила из полумрака вместе со своими пестренькими цыплятами. Глухарка скептически оглядела Джека и прошествовала мимо. Джек опорожнил ведро на корни Иггдрасиля.
— Всем деревьям нужен полив, даже этому Дереву, — пробормотал он.
Джек и Торгиль побрели назад. Над деревьями дрожал золотистый отблеск, ибо близилось время заката, и с окрестных холмов заструились синие тени. Дети шли и шли, пока не стемнело; по пути Торгиль переводила для своего спутника вечерний хор птиц. А ведь она права, решил Джек. Птицы ужас до чего бестолковые.
Наконец мальчик и девочка прошли между двух буков и вступили под своды полутемного зала в окружении ледяных стен. Уголь жаровен почти прогорел, а плотные белые занавеси на окнах едва заметно подрагивали под порывами горного ветра. Сама Горная Королева похрапывала на своем троне, приоткрыв рот, так, что виднелись клыки. Во всех вазах плоды и хлеб превратились в пыль.
127 
