Лёгкий, ненавязчивый романчик 
74 
Август. Воскресное утро. Они поехали в город Саная на границе Иордании с Ираком. Вре́менное назначение. Всего на три дня — заменить одного из Эмминых коллег, которого сразил аппендицит. Работа необременительная. Простуды. Инфекции. Синяки да ссадины.
Раннее утро, они лежат рядом на скомканных простынях. Через открытое окно в комнату врывается теплый ветерок, муэдзин зовет правоверных на молитву. Наслаждаясь покоем и уединением, они заново открывают для себя прелесть ухаживаний, любовных объятий по утрам, сменяемых дремотной передышкой и новыми объятиями…
Париж забыт. Никаких головных болей. Никаких пустых взглядов.
— Читала мою почту? — спрашивает Джонатан. — Нашла что-нибудь интересное?
— Это ты мне скажи.
— Письмо от моей финской подружки?
— Ты никогда не был в Финляндии.
— Очередной номер «Плейбоя»?
— Не-а, — говорит она и забирается на него. — Журналы с девочками тебя не интересуют.
— Сдаюсь, — говорит Джонатан, проводя руками по ее плечам, груди, чувствуя, как растет возбуждение. — Так что же?
— Даю подсказку: Вуле ву куше авек муа? — Ее произношение ужасно — французский по-пензансски.
— Да мы же только что… По крайней мере мне показалось, что это засчитано.
Эмма нетерпеливо мотает головой:
— Ах, уи, уи. М-м, же тэм. Пепе ле Пью.[32] Манифик…
— Пепе ле Пью? Похоже, я женился на сумасшедшей.
— Non, non, нет! Фромаж. Утка аль оранж. Патиссери.
— Что-то французское? Ты начиталась путеводителя «Мишлен»?
Эмма хлопает в ладоши, ее глаза сияют. Уже теплее.
— Um… Э-м-м… Круа Руж… Жан Кальвин… Фондю, — продолжает она дурачиться.
В голове Джонатана начинает проясняться. Швейцария! Она говорит о письме из Всемирной организации здравоохранения. Короткая записка от его начальства с предложением должности в штаб-квартире в Женеве.
— Ах, это…
— «Ах, это»? Ну же! — Она падает на кровать рядом с ним. — Ты не собирался мне говорить? Это же здорово!
— Ты в самом деле так думаешь?
— Давай поедем. Мы свое уже отработали.
— Женева? Это же бумажная работа.
— Это повышение. Возглавишь антималярийную кампанию на Ближнем Востоке и в Северной Африке.
— Я врач и должен лечить больных.
— Это же не навсегда. К тому же тебе не повредит немного сбавить темп.
— Женева — это не смена темпа. Это смена профессии.
— Ты просто научишься видеть свою работу с другой стороны, вот и все. Подумай об этом. И еще, ты классно смотришься в костюме. Я бы даже рискнула сказать — сногсшибательно.
— Ага, это точно про меня. Эдак ты заставишь меня вступить в загородный клуб и играть в гольф.
— А врачи разве не любят гольф?
Джонатан серьезно смотрит на нее. Он понимает, что этот разговор неспроста…
Эмма опирается на локти.
— Есть еще одна причина.
— Какая?
— Я хочу уехать. Ужасно устала от всего этого. Я хочу обедать в ресторанах на белых скатертях. Хочу пить вино из чистых бокалов. Хочу носить платья и красить губы. Неужели это так дико звучит?
— Ты — и платья? Это невозможно. — Джонатан сбрасывает простыню и встает с постели. Он не хочет продолжать этот разговор. Ни сейчас, ни в другое время. — Прости, я не занимаюсь административной работой.
— Ну, пожалуйста, — уговаривает его Эмма. — Подумай.
Он оборачивается и смотрит на жену, лежащую в ворохе смятого постельного белья. От ветра и солнца кожа ее лица огрубела, огненные волосы из шелковистых, ухоженных превратились сначала в вечно спутанные, а теперь и вовсе какие-то безжизненные. Порез на подбородке слишком долго не заживает.
Подумай…
В Женеве у них будет много вот таких дней. Будет время для отдыха. И время не только для того, чтобы заводить разговоры о семье, но и что-то делать. Ну и, конечно, горы. Шамони — два часа езды на север. Бернер-Оберланд — два часа на восток, а Доломиты — на юг.
— Может быть, — говорит он, отдергивая штору и вглядываясь в гнетущий пустынный пейзаж. — Но ничего не обещаю.
Народ собирается у мечети на утреннюю молитву. Мужчины приветствуют друг друга на арабский манер — поцелуем в обе щеки.
— Ты встаешь? — спрашивает он. — Хочешь, принесу тебе завтрак?
И тут он видит машину, там, где ее совсем не должно быть: белый седан бешено несется по пустыне, вздымая тучи песка. За ветровым стеклом маячат два силуэта.
74 
