116 
Такая женщина, как Марина, никогда не сможет жить в мире недоговоренности и лжи. Для этого она слишком умна. Его правда смертельна для нее, а лгать всю жизнь женщине, которую он любит, он не хочет.
Уйти в ее мир и жить в соответствии с ее представлениями он тоже не сможет: он будет чувствовать себя, как орел, на всю жизнь запертый в тесном курятнике. Их любовь может существовать только в райской долине. Вне ее она обречена на затяжную мучительную смерть, а он слишком любит Маруську для того, чтобы заставить ее пройти через пытку агонией угасающих чувств.
Богдан наклонился над спящей Мариной и в последний раз прикоснулся губами к ее лбу. Потом он отыскал лечащего врача и, использовав свое искусство убеждения, под каким-то надуманным предлогом уговорил доктора скрыть от девушки его визит.
Выходя за ворота больницы, Пасюк обернулся и бросил прощальный взгляд на окно палаты, в которой лежала единственная женщина, которую он любил.
«Я делаю это ради тебя», — подумал Богдан.
* * *
— Выпьем за хороших людей, нас так мало осталось, — дрогнувшим от избытка чувств голосом предложил уже успевший с утра пораньше принять пару стаканчиков бормотухи Андреич.
— И не говори, — многозначительно кивнул головой сторож Хрум.
— Простите! Я немного задержался! — вбежал в подсобку запыхавшийся Денис.
— Небось, с девушкой своей всю ночь гулял, — подмигнул журналисту Биомицин.
— Да нет, просто на автобус опоздал, — покаялся Зыков.
— Знаем мы твой автобус, — усмехнулся Дубыч. — Ты с девушками-то поосторожнее. Гулять-то гуляй, а жениться вот не спеши. Как говорится: что на своей груди пригреешь, то всю жизнь шипеть и будет. Одного моего кореша на зону жена мотать срок отправила. Из квартиры решила его выписать. Сговорилась с любовником-ментом, напоила мужа, потом менту синяков наставила, ножом его царапнула, а нож мужу в руку вложила. Долбанули они мужика по башке, якобы мент его вырубил, а потом мент на суде заявил, что мой кореш напал на него с ножом. Жена свидетелем выступила. Семь лет бедолаге ни за что ни про что влупили. Пять уже отмотал, еще два отсидеть осталось. Говорит: выйду — замочу обоих. Только об этом и думает.
— Да. Человек сам пиздец своего счастья, — глубокомысленно произнес Андреич.
— Ты сегодня на лотки не поедешь, — сказал Глеб Денису. — Даю тебе выходной. Позвонишь Чупруну, а потом заскочишь к нему на Петровку, статью об убийстве генерала писать.
— Значит, это действительно оказалась Лада? — заволновался Зыков.
— Иди, звони. Колюня тебе все и расскажет, — усмехнулся Бычков.
* * *
— Считайте, что вам повезло, — мрачно глядя на Марину Александровну, — подытожил полковник Обрыдлов. — Убийство генерала раскрыто. Если бы не это…
— Простите, — тусклым голосом сказала Червячук. — Я себя не очень хорошо чувствую.
До Петровки она добралась только к вечеру. Весь день она носилась по Москве, безуспешно пытаясь напасть на след Богдана.
Иван Евсеевич скользнул взглядом по лицу Нержавеющей Мани. Выглядела майор Червячук, прямо скажем, не блестяще. Похудела, щеки ввалились, воспаленный взгляд, красные веки. Если так и дальше пойдет, она и впрямь себя до нервного истощения доведет.
— Послушайте, Марина, — сказал полковник и смущенно кашлянул в кулак.
Червячук удивленно посмотрела на него. Недолюбливающий ее Обрыдлов раньше всегда назвал ее исключительно по имени-отчеству.
Взгляд Ивана Евсеевича неожиданно смягчился.
— Когда вы ели в последний раз?
— Что?
— Вы сегодня что-нибудь ели?
— Д-да, кажется. Кофе утром пила.
Полковник покачал головой и достал из ящика небольшой бумажный пакет.
— Вот, возьмите.
— Что это?
— Бутерброды. Сыр, ветчина, огурцы и петрушка. Надеюсь, вы ничего не имеете против ветчины?
— Я… — растерялась Марина.
— Значит, так, — раздраженно рявкнул Иван Евсеевич, чуть ли не силой впихивая пакет в руки Червячук. — Если вы хотите и дальше работать в органах, то сейчас вы съедите этот бутерброды, отправитесь домой и как следует выспитесь. Разрешаю вам оформить три дня отпуска за свой счет. Надеюсь, за это время вам удастся привести себя в форму. И, пожалуйста, послушайтесь моего совета. Даю вам его не как начальник, а как отец почти взрослой дочери, которая каждую неделю умирает от новой неразделенной любви. Плюньте вы наконец на этого гребаного Пасюка. Плюньте и разотрите. Что, вокруг мало других мужчин? Неужели на нем свет клином сошелся?
116 
