очень нудно 
179 
Море билось в борта. Поскрипывая шпангоутами, корвет скрывался в тумане. За кормой медленно угасали крики людей. В корабельном лазарете, измученные, опьяненные от тепла, аскольдовцы уже давно спали, и никто не слышал, как Пеклеванный бредил, навязчиво повторяя женское имя, которое было знакомо каждому…
Усиленно работая машинами, корвет преодолевал крутую встречную волну. Из его высокой трубы вылетали плотные коричневые клубы дыма, а однажды в небо взметнулся даже сноп искр.
Пилл снял трубку телефона.
— Это механик? — спросил он, прожевывая лимон. — Ваши кочегары спят на вахте. Идите, разбудите их…
И где-то в глубине корабля механик бежал в котельное, грозил сухим костлявым кулаком, а кочегары ломали в руках угольные брикетины и совали их под нос механику:
— Сэр, взгляните! Разве же это кардифф? Это прессованный кал, сэр!..
Эльмар Пилл был зол. Его порядочно укачало.
— Из меня высосали все соки. О'Хью, когда кончится эта болтанка?
— Очевидно, сэр, когда на швабре вырастут апельсины, — невозмутимо отвечал помощник; он стоял ровно и облизывал с тонких губ штормовую соль. — Это не море, сэр, а каторга!..
Пилл кинул за борт высосанный лимон, перегнулся через поручень мостика.
— Вы видите, О'Хью?
— Вижу, сэр.
— Они хлопают друг друга по плечу.
— Хлопают, сэр!
— Как старые друзья, О'Хью.
— Как старые друзья, сэр…
Внизу, на палубе, стояли кочегар-англичанин в рыжей затасканной куртке и Алеша Найденов, спасенный этим кочегаром. Разговор между ними долго не клеился. Каждый знал только свой язык. Англичанин потоптался на месте, потом распахнул куртку и показал на груди широкий осколочный шрам.
— Ла-Валлетта, — громко сказал он. — Мальта!
Аскольдовец понял. Он задрал рукав голландки, показывая след, оставшийся от раны, полученной в прошлую зиму.
— Ленд-лиз! — гордо пояснил он, и англичанин дружески хлопнул его по плечу…
В полдень в тесной и душной кают-компании корвета, стены которой были украшены старинными алебардами и рапирами, собирались английские офицеры, подолгу задерживаясь у дверей, возле столика с вином и закусками. Самаров, кивком головы ответив на приветствия, сразу же прошел к столу, а Пеклеванный, уступив настояниям О'Хью, залпом выпил две рюмки тягучей марсалы.
Он еще не совсем опомнился от всего, что случилось, жил в каком-то полубессознательном состоянии. Порой перед ним появлялось смеющееся счастливое лицо Вареньки; тогда он, точно стыдясь чего-то, крепко закрывал глаза и, весь холодея от неясного предчувствия беды, мысленно говорил себе: «Нет, нет! Не может быть!..»
Он вспоминал, как они купались в Северной Двине, как подплыли к борту «Аскольда»; он еще сказал тогда, что якорная цепь заржавела и опять надо ее шкрабить. А теперь нет ни «Аскольда», ни милой Вареньки!
— Тяжело, брат, и скверно, — сказал Артем, усаживаясь за стол рядом с Самаровым.
Олег Владимирович, словно догадываясь о затаенных мыслях Пеклеванного, ответил:
— Матросы говорят, что Мордвинов искал Вареньку. Если только они вместе, то ты будь спокоен…
Мордвинов!.. Этот некрасивый грубый матрос снова вырос перед ним, загораживая собой Вареньку.
Раненых аскольдовцев отвезли в госпиталь, остальные разместились во флотском экипаже.
Артем с Самаровым всю ночь провели в штабе, где в присутствии членов Военного совета давали точный отчет обо всем случившемся.
Эта ночь окончательно подружила их, и, выходя утром из штаба, они как будто и думали одинаково: «Мы прошли через огонь и воду, мы видели смерть наших товарищей, мы потеряли корабль, но, пока мы живы, будем бороться!..»
На дороге, идущей мимо гавани, Артем остановился и, оглядев стоящие на рейде корабли, тяжело вздохнул.
— А все-таки, — сказал он, — такого красивого корабля, каким был «Аскольд», нет! И странно, что я как-то не замечал этого раньше, а заметил лишь в самую последнюю минуту, когда он уже погружался в воду…
И, всмотревшись в туман над рейдом, Самаров тоже вздохнул:
— Да, «Аскольд» был очень красивый, очень хороший корабль.
Они спустились к берегу залива и долго еще разговаривали, смотря на плывущее по горизонту неяркое солнце, потом усталость взяла свое, и они тут же заснули, положив головы на прибрежные камни.
Проснулись от холода. Начинался прилив, и волны окатывали их ледяным дождем. На кораблях вахтенные отбили в медные рынды полдень: четыре раза отзвенело двойное «дин-дон».
179 
