Последние отзывы

  80  

«Вот и все… конец!» — в ужасе, охваченный холодом глубины, подумал Сережка и, заметив скользнувшую мимо тень эскадренного миноносца, заорал во всю мочь легких:

— А-а-а-а… По-о-о-могите-ее!.. А-а-а-а…

Всплеск волны ударил его по голове, со страшной болью лопнуло что-то в ушах, вода захлестнула его крик, и над Сережкой сомкнулось что-то мутно-зеленое, тяжелое…

«А как же мать? Как же с мамой?» — было последней его мыслью.

»Братья по оружию»

Широкие веснушчатые руки капрала Теппо Ориккайнена плотно лежали на баранке руля. Рикко Суттинен хорошо знал такие руки — руки лесоруба и каменщика, слесаря и плотогона, — они умели многое делать, эти трудолюбивые руки финского простолюдина.

Но этих рук иногда надо немного и побаиваться…

— Хочешь? — спросил лейтенант, отцепляя от ремня флягу.

— Если позволите, — согласился капрал.

Рикко Суттинен отвинтил пробку, жадно отхлебнул пяток добрых глотков, технический спирт, густо настоянный на хине (чтобы его не пили солдаты), обжег глотку.

— Собачий холод… На, пей! — сказал лейтенант, передавая флягу Теппо Ориккайнену.

Капрал, удерживая руль машины одной рукой, надолго присосался к фляге. Он пил, а глаза его продолжали зорко ощупывать прифронтовую дорогу. Неожиданно две фигуры всадников выросли посреди шоссе, словно из-под земли.

— Немцы! — сказал Ориккайнен и вернул флягу офицеру.

Автоколонна резко затормозила. Лейтенант Суттинен, распахнув дверцу кабины, смотрел, как тихой рысью к ним приближается немецкий патруль. На груди старшего покачивалась аккумуляторная коробка фонаря, на касках сверкали жестяные венчики цветков эдельвейса — этих любимых цветов Гитлера. Лошади под всадниками были рослые и крепкие, с выжженными между ушами клеймами конюшен греческого короля.

— Хальт, хальт, — негромко покрикивали немцы.

Это были горные егеря, солдаты того хваленого 19-го горноегерского корпуса, о котором немецкая печать трубила на весь мир. Один немец — постарше — носил на рукаве нашивку за взятие Крита и Нарвика, другой — помоложе — имел нашивку только за сражение под Нарвиком.

— Что надо? — спросил Рикко Суттинен.

Лошадь старшего егеря шумно дохнула прямо в кабину. Небрежно вскинув руку к козырьку каски, егерь спросил:

— Куда едут ваши солдаты, герр лейтенант?

— Мы перебрасываемся в район Петсамо. Восьмая диверсионная рота. В личное распоряжение генерала Рандулича.

— Документы! — коротко приказал немец. Внимательно рассмотрев проштампованные бумаги, он брезгливо заметил:

— Но здесь у вас нет справки о здоровье ваших солдат.

Рикко Суттинен высунулся из кабины, посмотрел назад. Три затянутых брезентом грузовика стояли вдоль дороги. Из-за бортов выглядывали черные от морозов и ветра, закопченные у лесных костров лица солдат его роты. В соседнем кузове громко плясали, согревая замерзшие ноги.

— Вы видите, что мы прямо с передовой. Нам лечиться некогда, — ответил Суттинен. — И о каких болезнях может идти сейчас речь?

— Например, о венерических, — невозмутимо ответил немец.

Лейтенант криво усмехнулся бледным и тонким ртом:

— Об этом не беспокойтесь. Мы два года держали позицию в таких болотах, где ползают одни гадюки да квакают лягушки. Вы же знаете, что почти все население репатриировано в глубь Финляндии!

Немцы посовещались, и старший егерь достал из кармана какую-то машинку-щипцы — вроде контрольных. Он подсунул документы восьмой диверсионной роты под зубья машинки и трижды щелкнул ими, прокалывая бумаги.

— Мы пропускаем вас, — сказал он, возвращая документы. — Но лишь в том случае, если ваши солдаты не будут посещать наших публичных домов. Нам совсем не хочется везти заразу в прекрасную Швабскую землю!

Рикко Суттинен быстро вспылил:

— Однако же, сатана-перкеле… Простите, не разобрал вашего звания?

— Фельдфебель, — гордо вытянулся в седле немец и звякнул каблуками по стременам.

— Ах, только и всего! — нервно рассмеялся лейтенант. — Ну, в таком случае — проваливайте ко всем чертям. А я-то думал, что сам генерал Рандулич интересуется моим застарелым триппером!..

Он со злостью хлопнул дверцей перед самой лошадиной мордой и велел капралу гнать машину, не останавливаясь. «Вот сволочи, — думал он, раскуривая мятую сигарету. — В сорок первом они были куда как ласковей!..»

Капрал, видно, думал о том же.

— Херра луутнанти, — сказал он задумчиво, — у моей тетки Илмари было шестьдесят две коровы, а сейчас осталось только четыре. Они сожрали все наше масло, они рубят наш лес и еще требуют справку… И потом еще говорят: «Вы — наши братья!..»

  80