Последние отзывы

  81  

— Осторожнее, — предупредил лейтенант, — здесь чинят дорогу!..

Русские военнопленные копались у обочин шоссе, засыпая выбоины и сравнивая бугры. Возле костра грелись трое егерей-автоматчиков. Теппо Ориккайнен медленно повел машину вдоль ряда измученных людей, как бы невзначай выкинул в окно только что закуренную сигарету.

— Напрасно, — заметил Суттинен. — Москалей жалеть ни к чему. От них в мире только одни неприятности.

— У меня, — не сразу отозвался капрал, — двоюродный брат в плену у них. Может, вот так же…

Он замолчал и до самого Петсамо не проронил больше ни единого слова. Его могучие руки, красные от холода, с большими, почти квадратными ногтями, все время лежали на руле перед глазами лейтенанта, и Суттинен почти любовался ими: ведь после войны эти руки снова будут валить сосновые деревья на его лесных вырубках «Вяррио».

После прорыва блокады под Ленинградом финны окончательно разочаровались в могуществе Германии, а немцы, почуяв недостаток доверия к своим особам, стали более настороженно относиться к «курносым», как они называли финнов. И теперь курносые солдаты мечтали об одном — как бы получше выпутаться из этой дурацкой войны, а немцы, наоборот, прилагали все старания к тому, чтобы не выпустить «страну Суоми» из лагеря своих «братьев по оружию».

Но в печать уже просочились первые, еще неуверенные слухи о «петиции 34-х» крупных магнатов Финляндии, которые обратились к правительству с предложением начать переговоры с Москвой. «С возвратом мира, — заявлял один из них, некий Хейкки Хухтамякки, — и условий мирного времени необходимо восстановить наши старые культурные и экономические связи с Советским Союзом, которые должны рассматриваться не как случайность, вызванная специальными условиями, а как естественная необходимость. Эти связи должны быть поставлены на настоящую и прочную основу…» Итак, сепаратный мир — вот к чему стремилась сейчас истомленная войной Финляндия, и честный патриот Паасикиви, невзирая на свой почтенный возраст, мужественно возглавил эту борьбу за мир.

Но немцы уже пронюхали кое-что об этих мирных намерениях и решили ответить страшным контрударом. В этот тяжкий для финского народа период, когда вся страна бредила мечтою о мире, Риббентроп выдвинул для Финляндии программу нового военно-экономического содружества. И на фронте стали уже поговаривать, что Рюти и Таннер эту программу приняли. «В эти трудные дни, — сказал Таннер, — будет испытана немецко-финская дружба, и никаких разговоров о сепаратном мире быть не может!»

— Что ж, — говорил генерал Рандулич, когда фон Герделер представлялся ему, — надеюсь, вам все ясно? Одного узла, конечно, мало. Рюти желает, чтобы мы скрутили курносых вторым узлом. Пожалуйста!.. Ведь мы не приказываем, мы лишь договариваемся. И дело не в авиационной фанере. Даже не в целлюлозе. Финны скоро поймут сами, что перед ними стоит неразрешимая дилемма: или честно воевать вместе с нами, или погибнуть вместе с нами. Третьего выхода быть не может. И пусть они не рассчитывают, что отделаются за блокаду Ленинграда выплатой репараций, — нет, надо внушить им, что азиатское учение задушит финскую цивилизацию… Вы никогда не читали Юхани Ахо? Неплохой писатель…

— Признаться — нет, — ответил фон Герделер.

— Советую. Они носятся с его идеей на почве объединения всех финно-угорских народностей. Об этом нам не надо забывать, когда мы имеем дело с финнами. А сейчас наша главная задача: разжижить финскую армию среди немецких соединений и придать финнам, под видом наблюдателей, наших военных советников! Так будет спокойнее…

Хорст фон Герделер хорошо понимал все это, но при встрече с лейтенантом Рикко Суттиненом он сказал другое:

— Поверьте, что мы, немцы, испытываем к вам, финнам, чувства более искренние, нежели принято думать. Заверения в нашем единстве почти неуместны, если вы вспомните, что Германия не претендует на территории, отвоеванные ею в Ингерманландии. Это — ваше: можете сажать картошку или же разводить тюльпаны. И мы, как вы догадываетесь, находимся здесь, на самом краю Европы, не столько для себя, сколько для того, чтобы облегчить вашу благородную борьбу с азиатским учением большевизма…

Разговор происходил в казарменной пристройке тылового форта, носившего странное название «Бочка с салом». За мутным окном синели вдалеке горы Тунтури, за оранжевым штакетником забора петляли на снегу заячьи следы. Мимо форта лопари гнали куда-то стадо оленей.

  81