31 
Равнодушных не было, когда занимали кубрики. Не обошлось и без потасовок – кто посильнее, старался выжить слабейших с верхнего, третьего, яруса коек, чтобы самому наслаждаться «верхотурой». В многоликой ораве сорванцов, что наехали сюда со всех концов страны, уже чуялся воинский коллектив, но еще не спаянный духом боевого товарищества. Это придет позже…
Савку тоже сшибли вниз – с мешком вместе.
– Товарищ старшина, – пожаловался он Росомахе, – а меня рыжий спихнул сверху и сам забрался под потолок.
Росомаха был занят. Он свой класс размещал по левому «борту» землянки, а Колесник судил, рядил и мирил двадцать пять своих рулевых – по правому «борту».
– Ну, чего тебе? – не сразу отозвался Росомаха. – Как звать рыжего?
– Не знаю. У него во рту еще зуб железный.
Росомаха задрал голову:
– Эй, как тебя там? Объявись, красно солнышко.
Из-за бортика койки вспыхнула ярко-огненная голова, словно подсолнух высунулся из-за плетня.
– А обзываться нельзя! – заявил юнга с высоты яруса, сверкая стальной коронкой. – Я вам не рыжий и не красно солнышко, а товарищ Финикин.
– Пошто, товарищ Финикин, ты маленьких обижаешь?
– И не думал. С чего бы это? Я и сам небольшой…
Ладно! Савка расстелил свой матрас в нижнем ярусе, у самой палубы. С наслаждением вытянулся на койке. До чего же хорошо, когда у человека есть свой постоянный уголок, куда он складывает вещи и где нежит свои мечты… Тумбочек юнгам не полагалось, но зато над головой каждого плотники приспособили полочку. Савка аккуратнейшим образом разложил на ней свое богатейшее личное хозяйство: два тома собственных сочинений, ярко-розовый кусок туалетного мыла, трафарет для чистки пуговиц и полотенце. Разложил все это и затих на матрасе, блаженствуя. Он недурно себя чувствовал и в нижнем ряду, тем более что рядом с ним, голова к голове, разлегся милый и славный дружище Джек Баранов – будущий покоритель глубин.
– Нравится? – спрашивал Джек, взбивая подушку.
– Еще бы! И читать будет удобно.
Росомаха уже гонялся вдоль «борта», срывая юнг с коек:
– Что вы тут разлеглись, словно паралитики? А ну вставай! На койках лежать в дневное время не положено. Ты что? Или дачником вообразил себя? Ишь развалились кверху бляхами, будто их, инвалидов труда, привезли на отдых в Сочи или в Пицунду…
Старшины стали учить, как заправлять койки. Одеяло подоткнуть с двух сторон под матрас. Вторую простыню стелить навыпуск.
– Финикин, ты все понял, что я сказал?
– Так точно. Когда по-русски – я все понимаю.
– Уже застелил свою коечку?
– Как приказывали. На ять!
Финикин думал, что старшина не рискнет акробатничать. Но Росомаха немало в жизни побегал по трапам, и через секунду он уже взлетел под самый потолок. Тотчас же сверху вниз, на «палубу», кувырнулся матрас Финикина, за матрасом – подушка и одеяло.
– Зачем врешь? – спокойно сказал старшина. – Думал, я поленюсь слазать? Перестилай заново!
Пришлось Финикину затаскивать матрас наверх – в зубах: руки-то заняты. Савка кинул ему под потолок подушку.
– Так тебе и надо, – отомстил он на словах.
Посреди кубрика – две железные койки для старшин. Возле них столы – для учебных занятий и чтения. Колесник прибил к своему «борту» плакат: «Краснофлотец, отомсти!». Росомаха гвоздями укрепил над своим «бортом» красочный лозунг политотдела флота: «Врагов не считают – их бьют!». Порядок в кубрике определился.
Росомаха погрозил своему классу молотком:
– Я разные эти морские фокусы знаю. Сам, будучи первогодком, в ботинки старшине объедки от ужина по ночам сыпал. Бывали случаи, когда старшина спит, а к его койке подключают электрические провода. Но со мной вам этого провернуть не удастся! Я вас всех, – энергично заключил он, – сразу выведу на чистую воду.
Забил в стенку гвоздь и развесил на нем свой бушлат.
– Кто среди вас московский? – спросил Росомаха.
Перед ним мгновенно вырос, как из-под земли, расторопный и быстроглазый подросток.
– Есть! – отпечатал он, приударив бутсами.
– Будешь старшим в классе… мне помощником. По опыту жизни знаю, что московские сообразительны и никогда не теряются.
– Есть быть старшим. Только я не московский, а ярославский.
– Так чего ты петушком таким выпорхнул?
– Вы же меня позвали!
– Ярославских не звал, звал московского.
– Я и есть Московский, а зовут меня Игорем.
Росомаха скребанул себя в затылке:
31 
