– По пра-во-му бор-ту и-ме-ю бар-жу с топ-ли-вом…
Флажный семафор казался юнгам труднее. Допустим, дается «веди»: правая рука держит флажок горизонтально. Но при чтении сигнал виден читающему зеркально: для него флажок реет уже не справа, а слева. Фокин не спешил. Поначалу писал флажками простые обозначения: «вызываю на разговор», «понял», «не разобрал», «повтори», «передвинься», «не могу принимать». Затем старшина стал писать текст.
– Не бойтесь, буду давать медленно.
Класс рулевых загудел, прочитывая слова, и отдельные ошибки одиночек потерялись в общем правильном хоре.
– Како… он… рцы… аз… буки… люди… мягко.
Фокин дал отмашку «оканчиваю». Получилось слово «корабль». Быстрее всех выдал шестьдесят знаков в минуту Федя Артюхов. Фокин обрадовался:
– Ставлю тебе пятерку. Первая в вашем классе! – И добавил: – А сейчас открою один секрет, известный всем сигнальщикам флота. Мы никогда не разводим руки так широко, как это делает новичок, стараясь, чтобы его поняли. Смотрите, в чем заключается секрет стремительной передачи семафора…
Фокин стал писать. Но руки старшины при этом не разлетались в стороны, как это рисуют на картинках. Руки мелькали лишь впереди корпуса. Фокин сократил размах флажков, и движения его рук стали взрывчатократкими, напоминая жесты экспансивного человека при разговоре.
– Только так! – сказал он, окончив передачу. – Можно ставить рекорды, если уверен, что тебя поймет читающий. Издали-то даже сокращенные размахи рук читаются легко. Особенно – на фоне неба.
Следующий урок – устройство рулей, поворотливость и маневренность корабля при эволюциях. Вел этот предмет инженер-капитан третьего ранга Плакидов, человек бывалый и строгий. Он не делал никаких скидок на то, знаком юнга с физикой или нет. Плакидов в случае недоразумения говорил:
– Удивляюсь! Чему вас в школе учат?
Урок, ответственный и трудный, начался.
– Для начала повторим пройденное, – сказал Плакидов, ни на кого не глядя. – Юнга Огурцов!
– Есть юнга Огурцов.
– Прошу. Составные части руля.
– Есть! Плоскость руля называется пером, ось вращения – баллер. Баллер связан с румпелем и рулевым приводом, который ведет к штурвалу на мостик. Передняя кромка руля, что прикасается к ахтерштевню, называется рудерписом, а нижняя кромка – пяткой.
– Ты забыл гельмпорт и рудерпост. Повторить!
– Есть. – Савка, недовольный собой, садится на место.
– Юнга Баранов, что вам известно о «гитаре»?
– «Гитарой» моряки зовут рулевой привод Дэвиса.
– Прошу. Устройство.
Класс слушает, как Джек с трудом выгребается из гаек с ползунами и червячно-дифференциальных редукторов… Выгребся!
– Ставлю четыре, – говорит Плакидов. – Юнга Поскочин…
Тягостное молчание класса рулевых.
– Нет Поскочина? Дежурный!
– Есть дежурный, – поднимается с места Финикин.
– Почему отсутствует юнга Поскочин?
– В роте уборку делает. Он к занятиям не допущен. У своего же товарища банку вишневого…
Игорь Московский резко дергает Финикина за подол голландки, заставляя его прервать гневное прокурорское выступление.
– Тогда, – говорит Плакидов, – вам, Финикин, придется ответить за отсутствующего Поскочина. Для начала обрисуйте нам процессы, происходящие при работе винта правого шага, и явление отбрасываемой струи. Предстоит похудожничать, а потому идите к доске.
Финикин берет мел, но до рисования ему далеко.
– Ну, винт… – говорит он.
– Так. Винт! – охотно подтверждает Плакидов, вышагивая по классу.
– Он работает…
– Так. Работает.
– Ну, он правого шага. Крутится в эту сторону…
– В какую «эту»? – возмущается Плакидов, забравшийся тем временем в угол класса. – Флотский язык точен! Представьте себя наблюдателем работы винта правого шага… Что вы наблюдаете?
Финикин, надувшись, отмалчивается у доски.
– Значит, ничего не наблюдаете… Ни завихрений, ни сил реакции? – Плакидов удручен. – О чем вы думаете?
– Забыл… – сознается Финикин.
– Садитесь. Для развития памяти ставлю вам двойку.
– Не успел, – оправдывается Финикин. – Расстроился вчера.
Плакидов не терпит таких ответов.
– Какие могут быть у юнги причины для расстройства? Или вы отец семейства, обремененный чадами? Сыты, обуты, одеты…
Инженер-капитан третьего ранга развешивает по стенам схемы и технические чертежи, которые по вечерам рисует сам – искусно и добротно. Чувствуется большая любовь Плакидова к делу, и класс невольно сжимается, когда он берется за указку. Сейчас на всех немощных в физике горохом посыплются всякие там векторы всасывающих струй…