25 
Весь свой ум и талант предпринимателя он направил в торговлю — особого рода. В двенадцать он перевозил кокаин. В двадцать пять сам назначил себя главой преступного мира, одним махом перерезав горло своему наставнику на глазах испуганных соперников. Вскоре о нем узнали те, кто никогда раньше не слышал его имени. Его противники стали умирать один за другим, и все ужасным образом. Слава о его жестокости, вполне заслуженная, быстро распространялась, подавляя любые тайные мысли о противоборстве.
Десять лет продолжался его террор. Он сделал его состоятельнее, чем он предполагал. Робкие восстания, предпринятые безумцами или глупцами, немедленно подавлялись. Предать означало подписать себе смертный приговор.
Спросите Фредди Морриса. Хотя он не сможет вам ответить.
Свернув на автостоянку возле склада, где на совершенно законных основаниях располагался принадлежавший ему машинный цех, Савич представил себе реакцию Дункана Хэтчера, когда тот нашел в своем холодильнике подарочек, и вновь ухмыльнулся.
Сначала Дункан Хэтчер был всего лишь камешком в его ботинке, мелкой неприятностью. На первых порах его крестовый поход против империи Савича казался просто забавным. Но в своем упорстве Хэтчер был неутомим. С каждым поражением оно только разгоралось. И Савичу стало Уже не смешно. Детектив стал представлять нешуточную угрозу, с которой ему еще предстояло разобраться. Скоро.
Постепенное распространение метамфетамина в юго-восточных штатах открыло новый и многообещающий рынок. Торговые операции Савича сосредоточились на нем, принося стремительно растущую прибыль. Однако дело требовало непрестанного внимания и наблюдения. Савич полностью контролировал тех, кто производил и продавал для него наркотик. Кроме того, надо было следить за частниками, стремившимися поживиться на его территории.
Любой кретин, заготовив жаропонижающее и канистру бензина, думал, что может начать работать на себя. К счастью, большинство подобных любителей взрывались в своих убогих лабораториях и без его помощи. Но если получить метамфетамин было относительно легко, продать было еще легче. Потому что употреблять его можно было по-всякому — нюхать, курить, колоться, просто глотать — каждый мог найти что-то свое.
Это было золотое дно, и Савич не собирался им жертвовать в угоду Хэтчеру.
На первом этаже склада, в цехе, было шумно, грязно и жарко, в противоположность прохладному оазису его офиса на втором. Хотя эти пространства отделяла друг от друга только короткая поездка на грохочущем грузовом лифте, с эстетической точки зрения они были как небо и земля.
Он не жалел денег, окружая себя роскошью. Его кожаное рабочее кресло было мягче сливочного масла. Полировка стола — сверкающей и гладкой, как атлас. На полу лежал шелковый ковер самой тонкой работы, какой только можно было купить за деньги.
В секретарях у него состоял Кении, гомосексуалист, чья семья пустила в Саванне глубокие корни, отличаясь, к его несчастью, завидным долголетием. Изнывая от нетерпения, Кении ждал, когда же его престарелые родители умрут и он, как единственный сын и наследник, получит долгожданный бесценный судебный архив.
Пока же он работал на Савича, смуглого, таинственного и восхитительного. По вполне понятным причинам тот стал проклятием для его родителей, но навсегда завоевал слепую преданность Кении, когда неторопливо задушил рьяного гомофоба, подловившего Кении возле бара для геев и избившего его до полусмерти.
Их сотрудничество было взаимовыгодным. Савич предпочитал Кении секретаршам женского пола. Женщины все до единой стремились вступить с ним в сексуальные отношения, глубина которых зависела от их индивидуальности. Он не смешивал флирт с бизнесом.
Кроме того, женщины слишком легко поддавались на лесть или даже просто доброе отношение. Копы с федеральными агентами часто пользовались этой женской слабостью с целью получения информации. Однажды они попытались таким образом поймать его за руку. Ничего не вышло — секретарша исчезла бесследно. Он заменил ее Кении.
Кении вскочил на ноги в ту же секунду, когда Савич перешагнул порог своего офиса. Он кивнул на закрытую дверь рабочего кабинета Савича, и хотя из его тщательно уложенной прически не выбилась ни одна прядь, было заметно, что он сильно взволнован.
— Вас ждут, и с большим нетерпением, — преувеличенно-драматически прошептал он.
Савич мгновенно насторожился, ожидая засады, — в голове сразу вспыхнуло «Хэтчер», — и взялся за пистолет на поясе.
25 
