очень нудно 
132 
– Постойте, князь, постойте… Мне что-то это перестает нравиться.
– Что вам угодно, граф? – спросил Мышецкий вежливо и заметил в глазах Подгоричани какой-то настороженный блеск…
– Три рубля – и все? Да как вам не стыдно, князь! Благородный человек… Сумейте же оценить мой подвиг! Не поджигал салганов – согласен. Но тогда подскажите, сколько и с кого мне просить за то, что я не поджигал их.
– Что-о? – удивился Мышецкий и припечатал: – Но вы же действительно их подожгли!..
И за три рубля Подгоричани был вывезен из губернии.
Между тем Влахопулов призывал Мышецкого на помощь. Своих сил у него уже не осталось. Симон Гераклович собрал у себя всех лесных перекупщиков, которые уклонялись от приобретения треповского леса.
Сергей Яковлевич оглядел свору спекулянтов, запуганных угрозами губернатора.
– Что у вас тут происходит? – спросил он.
– Вот, полюбуйтесь, – показал Влахопулов на перекупщиков. – Уперлись в тридцать тысяч, и ни копейки больше! Сами не замечают своей выгоды… Лес-то, болваны, видели вы – какой? Деревце к деревцу, словно сахар.
– Да не видели мы и леса, – отозвался один татарин.
– А с тобой я даже не разговариваю, – отмахнулся Симон Гераклович. – Ты совсем дурак: недобрал на десятку… Кацкин! – выкрикнул он. – Иди сюда, жидовская образина!
Вышел еврей Кацкин, поклонился.
– Бери лес, – велел ему губернатор. – Благодарить еще меня будешь.
– Я и так буду всегда благодарить вас, ваше превосходительство. Но… не могу. Тридцать тысяч. Ай-ай, такие деньги!
Влахопулов взял колокольчик, звонил до тех пор, пока на пороге не показался пристав, ожидавший за дверью приказов.
– В холодную их, – велел губернатор. – От своего счастья отказываются. Посидят – поймут, что я им добра желаю…
Спекулянтов выгнали из кабинета, потащили через весь город в холодную.
Симон Гераклович с надеждой взирал на Мышецкого:
– Ну, что же делать-то, князь? Ведь Дмитрий Федорович денег ждет. Обещал же я! Пятьдесят тысяч: как ни крутись!
Мышецкий пораскинул умом:
– А вы, Симон Гераклович, не пытались предложить лес нашей Конкордии Ивановне?
– Боюсь, – признался Влахопулов. – Солдат, а не баба. С ней из-за пушки разговаривать надо…
– Ну, это вы преувеличиваете! – сказал Мышецкий. – По-моему, вы зашли в этой сделке столь далеко, что можно предложить товар хоть черту. Только бы он купил…
Влахопулов снял с мундира Мышецкого пылинку:
– Поговорите, голубчик… а? Все-таки вы молодой, красивый. Язык подвешен… Не откажите старику! Ведь пропал, совсем пропадаю. Без ножа режут. Жиды проклятые…
– Ладно, – сказал Мышецкий. – Попробую, Симон Гераклович.
…Конкордия Ивановна, при появлении его, отложила в сторону томик графа Салиаса, потянулась в кресле так, что с треском отскочила пуговка на лифе, и она торопливо прикрыла грудь ладонью:
– Ой, князь! Толстею… Трещит все на мне.
Мышецкий был несколько шокирован подобным признанием, но решил даже немного подсластить:
– Что вы, Конкордия Ивановна! Вам еще позавидует любая гимназистка. Напротив, все хорошеете.
– А я не верю вам, князь. С хорошенькой женщиной так не обращаются… Ну, что у вас? Опять дело?
– Дело, – вздохнул Сергей Яковлевич.
Монахтина погрозила ему пальчиком:
– А без меня-то вы не можете, князь!
– Не могу, – сознался Мышецкий.
Он вкратце изложил ей суть своего прихода. Конкордия Ивановна этот лес хорошо знала – он стоял неподалеку от ее именьица.
– Сколько же дают за него? – спросила она, проглотив зевочек. – Ах, только тридцать? Да-а… Ведь он и больше стоит.
– Может, купите, – предложил Мышецкий.
– Ну что вы, князь! Откуда у меня такие деньги…
Она скинула туфельки и, совсем не стесняясь, по-домашнему залезла в кресло с ногами. Стиснулась в эдакий пухлый комочек, посверкивала оттуда глазками, словно звереныш, которого надо ласкать и ласкать.
– Мне одной не купить, – досказала она.
Как бы ни была очаровательна эта женщина, но наглость ее могла заглушить любые к ней чувства. Мышецкий возмущенно осадил свою «подругу»:
– Голубушка, пора бы вам и постыдиться! Не вы ли получили недавно громадную страховую премию за эти вонючие сараи?
– Ах, князь, всего какие-то сорок тысяч…
– Говорят, даже больше!
– Мало ли что обо мне говорят. Мне даже приписывают поджог этих салганов. А разве я виновата, что какой-то дурак взял и поджег их… Не оставаться же мне в разорении!
132 
