очень нудно 
62 
– Значит, – призадумался Мышецкий, – земли хорошие, но с водою неладно…
– Неподалеку, ваше сиятельство, – осторожно намекнул староста, – лежит пресное озеро Байкуль, вот сладкая земля!
Мышецкий спросил неуверенно:
– Вы уже отсеялись?
– Нет, – ответил «шульц». – Мы живем здесь давно, но еще не доверяем своему опыту. Мы присматриваемся к русским хлеборобам – когда начинают сеять они.
– Выходит, они еще не начали?
– Они судят по черемухе и по мухам. Мы остерегаемся, – честно признался Обренович.
– Так… Ну а что с теми «образцовыми немцами»?
– Я очень извиняюсь перед вашим сиятельством…
– Ничего, говорите мне все, – разрешил Мышецкий.
– Я так думаю, – сказал Обренович, – что немцы способны к освоению земли, когда устроят под собой кусочек своей Германии… И обязательно – при дороге! На бездорожье немец бессилен. Машины и батрацкий труд – вот на этом они и богатеют!
– Вы, – строго наказал Сергей Яковлевич, – ни в коем случае не давайте людей из своей деревни колонистам.
– Мы, евреи, не дадим. Но, смотрите, чтобы немцы не соблазнили бедняков из русских деревень…
«Шульц» Обренович провожал высокого гостя до околицы.
– Как вы назвали то пресное озеро? – спросил Мышецкий.
– Байкуль, ваше сиятельство…
На выходе из деревни Сергея Яковлевича окружили старики. Дети их, внуки, племянники учились и служили в городе, и стариков волновало положение в губернии: попросту говоря, они боялись еврейских погромов, которые нет-нет да и вспыхивали в южных городах империи.
– Пока я в Уренске, – успокоил их Сергей Яковлевич, – никаких антииудейских выступлений я не позволю…
И жужжащая дрезина снова покатила дальше – на юг, где в уютных ложбинах белели хутора колонистов. Совсем внезапно, словно по волшебству, круто начинаясь, вдруг побежало рядом с насыпью хорошее шоссе под сверкающим асфальтом. Где-то вдалеке пропылил многосильный немецкий «Пипп»; в безутешный горизонт пустошей врезались мачты телефонной связи между колонистскими хуторами.
– Остановите, – сказал машинисту Мышецкий.
Он развернул хлопающую на ветру карту губернии. Вот не ожидал: участки под переселенцев, отмеченные рукою Кобзева, уже были захвачены немцами. И такая злость подкатила под самое сердце!
Только не знал он – кого винить? Султана или сенат? Или эту ужасную российскую халатность и никудышество?
Выпрыгивая из дрезины под насыпь, Сергей Яковлевич вдруг подумал: «Наверное, султан Самсырбай потому и прячется в степях, что рыльце-то у него сильно в пушку».
– Сейчас вернусь, – махнул он машинисту издалека.
Хутор встретил его молчанием. Громадные заборы, возведенные на каменной кладке, окружали немецкую латифундию. Но что особенно поразило Мышецкого, так это обилие техники: весь двор был заставлен машинами. Новенькими, сверкающими, готовыми ринуться на русскую степь и в несколько лет безжалостно высосать из нее все живые соки.
– Нам бы это, – подумал он вслух. – А то сколько веков уже – только руки да штаны, свисающие с дряблого зада…
Над калиткой красовалась медная дощечка: «Участок № 14. Герр Хорзингер» (конечно, по-немецки). Сергей Яковлевич долго звонил, и на этот звонок заливались где-то овчарки. Угрюмая девица провела его в дом. Через приоткрытую дверь вице-губернатор видел развешанные по стенам портреты Вильгельма, Бисмарка и Мольтке.
– Вынесите, фрейлин, попить, – вежливо попросил Мышецкий. – Я давно уже блуждаю по степи и рад добраться до жилья…
Дверь в комнаты захлопнулась перед самым его носом. Он постоял, оглядывая домовитую обстановку, пока к нему не вышел сам владелец хутора Хорзингер – рослый пожилой немец, чем-то похожий обличьем на предводителя буров Крюгера.
– Зачем вы приехали? – хмуро спросил он.
– Я вице-губернатор…
– Я это знаю. Но что вам нужно?
– Я вице-губернатор, – повторил Мышецкий (на русских это всегда действовало безотказно).
Хорзингер пожал плечами и пропустил его внутрь. Сергей Яковлевич шагнул за порог и обомлел: вдоль стен висели – ба! – знакомые все лица: император Николай II, министр земледелия Ермолов и министр финансов Витте. Причем, перевернутый впопыхах, его императорское величество еще чуть-чуть заметно покачивался на гвоздике.
– Извините за вторжение, – понимающе улыбнулся Мышецкий. – Но меня к вам загнала жажда. Только жажда!
Служанка открыла бутылку с добротным «мюншенером». Наполнила кружку. Герр Хорзингер по-хозяйски расселся.
62 
