18 
Несколько дней назад Ливия случайно увидела гречанку возле задней калитки — та с усилием втаскивала в проем огромную корзину с бельем. Ее рыжие волосы растрепались, выбившись из-под головной повязки, на тонких руках вздулись вены. Она похудела и побледнела — ее веки, время от времени прикрывавшие усталые глаза, казались почти прозрачными. У Ливий невольно дрогнуло сердце. Позвав Эвению, она спросила, каково ее мнение о новой рабыне, и старая служанка ответила:
— Она хорошо работает, что скажешь, то и делает. Чистоплотная, аккуратная. Мне не в чем ее упрекнуть. Только молчаливая, слова из нее не вытянешь.
Ливия велела привести рабыню в дом и сказала, что собирается взять ее с собою за покупками.
Девушка поклонилась, не выказав ни удивления, ни радости. Она вела себя правильно: «вещь» не должна проявлять какие-либо чувства.
Впервые отправившись с госпожою на Форум, Тарсия держалась настороженно, была немногословна, но понемногу оттаяла и заметно повеселела. Она держалась просто, без подобострастия и ненужной суетливости, и это нравилось Ливий. Она решила, что напрасно послушалась Юлию, — нужно было доверять своему первому впечатлению.
— Тебе нравится Рим? — спросила Ливия рабыню. Ответ мог быть только один, однако Тарсия сказала:
— Внушительный город. Но мой отец говорил, что поскольку каждый камень прекрасных построек омыт кровью, слезами и потом тех, кто равнодушен как к благополучию, так и к несчастьям этой земли, он не может быть вечным.
— Твой отец был дерзок! — воскликнула пораженная Ливия.
— Он был умен. Что касается дерзости… Истина всегда дерзка, так считал он, потому что она часто опережает время.
Ливия задумалась. Хотя эта девушка и спала с галлом, не ее дело таскать тяжелые корзины. Да и кого она могла избрать там, в усадьбе хозяина? Конечно, встречались рабыни, которые охотно сожительствовали с господами, но как раз их-то и можно было считать распутными.
«Она сама сделала выбор и пострадала за это, — подумала Ливия. — А потом рассказала правду, за что поплатилась тоже».
Пройдя еще немного, девушка остановилась у прилавка с воздушно-прозрачными косскими тканями и только принялась их перебирать, как услышала звук множества шагов и чьи-то грубые окрики.
По улице вели толпу мужчин, наверное, осужденных или рабов, поскольку большинство из них было сковано цепями. Сопровождавшая их охрана бесцеремонно расчищала дорогу, и Ливия поспешно отскочила в сторону. Ее взгляд скользнул по фигурам людей, — очевидно, они были в пути не первый день: сбитые в кровь босые ноги тяжело ступали по горячим камням, короткие темные грубой шерсти туники насквозь пропитались потом, а лица были серы от усталости и пыли. Едва ли они замечали, что творится вокруг, они почти не поднимали глаз, эти существа с притупленным разумом и примитивными чувствами, душами, погребенными под жуткой громадой предрассудков и нечеловеческих законов. Их мысли были смутны, воспоминания беспорядочны; жертвы невозмутимой жестокости и неумолимого равнодушия, они покорились судьбе.
Ливия отвела взор; в этот миг один из рабов повернул голову и громко крикнул:
— Тарсия!
Девушка встрепенулась, едва не выронив корзину, и тут же подалась вперед, навстречу тому, кто произнес ее имя, — он рванулся тоже, но был остановлен ударом.
— Назад!
Еще не до конца понимая, в чем дело, Ливия всмотрелась в лицо раба. Молодой, хорошо сложенный, белокурый, с пронзительно-голубыми на фоне летнего дня глазами, он выглядел достаточно привлекательным, во всяком случае, для варвара. В Риме такие юноши стоили очень дорого.
Тарсия пыталась протолкнуться поближе к нему, но охранник грубо отшвыривал ее.
— Элиар! — В ее голосе звенели слезы радости и боли. — Элиар!
Превозмогая себя, Ливия изобразила улыбку и протянула одному из солдат несколько денариев.
— Позвольте им поговорить!
Охранник неохотно согласился, и тогда Ливия сказала рабыне:
— Надеюсь, ты найдешь дорогу домой? Давай корзину, я ее донесу.
— Благодарю тебя, госпожа, — отвечала Тарсия, и в ее голосе звучала та неподдельная преданность, которую, равно как искренность сердца, не купишь ни за какие деньги.
Гречанка побежала за своим галлом, они что-то кричали друг другу, а Ливия стояла, провожая их взглядом, — нищих, несвободных, с искалеченной душою людей, которые были рады тому, что им вновь довелось повидаться и даже переброситься парой фраз.
18 
