110 
Ортанов в Висварде и любили, и побаивались, и уважали. Еще до того, как командир успел открыть рот, чтобы отдать распоряжение, бойцы принялись разгребать баррикаду. Боевой дух защитников поднялся, единственным, кто не разделял общей радости, был Вернард, по-прежнему угрюмый и рассерженный, но все же удерживающий кипевшую внутри него злость; злость на своего хозяина. Лишь когда троица покинула баррикаду и прошла шагов сто по направлению к площади, отмалчивающийся великан дал волю своим чувствам:
– Ты с ума сошел?! Зачем ты им наврал! Полдюжины стражников да столько же умеющих обращаться с топором мужиков! Такая подмога нам бы совсем не помешала! – прокричал Вернард и остановил идущего впереди графа, положив свою массивную и тяжелую ладонь ему на плечо. – Ответь мне, Тиб, ответь! Ты че там такое наплел, зачем отчудил?! Почему не приказал с нами идти?!
– Во-первых, я не во всем соврал, эти люди действительно герои и уже сделали гораздо больше, чем могли, – не повышая голоса, ответил Тибар и, легко убрав ладонь великана с плеча, не продолжил путь, а повернулся к другу лицом и заглянул ему в глаза. – Во-вторых, резерв их возможностей почти исчерпан, это же всего лишь люди, а не ортаны! С упорством загнанной в угол крысы они держали клочок земли, бывший для них домом, Родиной, привычной жизнью, одним словом – ВСЕМ. В этом была их сила, но стоит им покинуть пределы баррикады, как тут же они превратятся в уставших, изможденных, едва держащихся на ногах людей, от которых ни прока, ни пользы! Тебе нужно такое подкрепление?!
Вернард не ответил, лишь хмыкнул, что означало то ли согласие, то ли сомнение. Посчитав разговор оконченным, Тибар резко развернулся на каблуках и, взяв под руку стоявшую рядом Танву, продолжил путь. Через несколько секунд в направлении родного особняка, откуда уже довольно громко доносилась пушечная канонада, устремился и палач. Будущее было неясно, но ближайший час должен был расставить все точки над «i».
* * *
На войне нет неответственных поручений, точно так же, как в мирные времена не бывает не важной работы, есть только подчиненные, пренебрегающие своими обязанностями и относящиеся к распоряжениям вышестоящих чересчур легкомысленно. Всякая халатность преступна, всякая беспечность непременно приводит к беде. Непедантичные служащие рано или поздно становятся жертвами собственной лени, а томящиеся от скуки солдаты обычно понимают, насколько важен был охраняемый ими пост, лишь незадолго до собственной гибели.
Трое охранников играли в кости, а за окном уже целый час шел настоящий бой. Дом сотрясался от залпов установленных в холле орудий, методично уничтожающих то, что еще совсем недавно было лучшим в городе двором, красивым парком и ухоженным садом. От ограды особняка не осталось и следа, да и земля перед самим строением была изрядно изрыта. Там, снаружи, шла война, полчища гаржей уже в четвертый раз шли на штурм, волна из черных одежд и блестящих масок накатывала на дом, но, натолкнувшись на стену сплошного огня, теряла силу и откатывалась обратно. Там, за окном, было действие, настоящее дело для воителя и мужчины, а здесь, в пустом зале с пыльными гобеленами и всего одним столом, царили уныние и тоска.
Каждый из троих несчастных уже по десять раз проклял в мыслях командира, приказавшего им охранять старый, заброшенный зал для торжеств, где не было ничего, кроме старенького стола, на поверхности которого хорошо кидать кости, нетопленного лет двадцать камина, столько же времени немытых окон да стоявшей по центру залы деревянной, рассохшейся статуи барышни, державшей у себя перед лицом открытую ладонь и что-то в нее нашептывающей. Никто из троих не знал, как звали женщину, с которой лет триста назад, а может и ранее, древний зодчий вырезал свой особо не отличающийся изяществом линий шедевр. Кто-то вроде бы говорил, что это жена одного из первых Ортанов, но ее имени беспощадное время не сохранило. Глубокие трещины на недолговечной древесине так изуродовали лицо графини, что оставалось загадкой – была ли госпожа красавицей или не выделялась запоминающейся внешностью.
Наверняка статуя была дорога и Тибару, и его медленно умирающему отцу, но для гаржей ценности явно не представляла. При мысли об этом охранники еще сильнее злились, ведь мало того что их в такое время заставили сторожить никому не нужный хлам, их еще заперли, как будто старшие товарищи боялись, что троица пылких юношей не выдержит томительного ожидания, бросит доверенный пост и, нарушив строжайший приказ, кинется в самую гущу сражения. В принципе, командир был прав и не хуже провидца предвидел реакцию молодых, еще не побывавших в деле бойцов. Несколько раз буйные головы посещала подобная мысль, но что толку в мыслях, если воплотиться в жизнь им мешают крепкая дубовая дверь да задвинутый снаружи засов?
110 
