очень нудно 
47 
Его Сиятельство собственноручно сбросил на пол пленника, повинного лишь в том, что его вес оказался слишком легким, и поэтому палач не рассчитал силу пинка, а затем граф опустился до личной экзекуции, пинал ногами жалобно верещавшего и ерзающего на спине толстяка. Арторису не повезло, он был закован и не смог быстро подняться, но зато в его положении имелся и большой плюс. Граф только недавно покинул оскверненную постель, и поэтому на его ногах не было тяжелых сапог. Спас пленника от господского гнева, как ни странно, палач. Признавая и за собой долю вины в случившемся, а также боясь, что жертва в результате незапланированных побоев уже не сможет говорить, Вернард подскочил к столу, ухватился за цепь, сковывающую ноги Арториса, и, легко подняв его в воздух, повесил на вбитый в стену крюк. Вначале плененный толстяк лишь извивался и по-собачьи скулил, но затем затаенные в душе ненависть с обидой взяли вверх над болью с благоразумием и прорвались наружу гнусавым потоком оскорбительных речей:
– Ах вы, сволочи, скоты, гниль болотная, изуверы одомашненные! Вот только дайте время, всех задушу, всех изведу! Попомните еще, не раз пожалеете, грязюка межпальчиковая, как надо мной измывались! – орал во все горло висящий вверх ногами пленник, извиваясь неуклюжим телом и пытаясь размахивать закованными в цепи руками. – Я с задниц ваших волосатых кожу сдеру, горчицы с солью туда напихаю и снова зашью! Смерть вам подарком покажется, крысы облезлые, псы блохастые! Вы у меня еще не раз попомните, как, как!..
Что же именно они должны были попомнить, мучители так и не узнали. Вспышка гнева затухла, а запас сил пленника иссяк. Арториус уже не вертелся, не извивался, как червяк на крючке, а вместо угроз из его слюнявого рта исходили лишь тихие стоны да обильные слюни. Пленник плакал от обиды, от жалости к самому себе и от осознания собственного бессилия. Пораженные такой неестественно быстрой переменой настроения, Тибар с Вернардом удивленно переглянулись, а затем дружно рассмеялись, отчего плач обиженной жертвы стал еще громче и жалостливей.
Смех – лучшее лекарство от злобы, он возвращает благодушное настроение, правда, тому, над кем смеются, от этого становится еще больнее. Слезы лились ручьем из маленьких глазок Арториса и, прокатываясь по большой, чуть тронутой растительностью голове, шлепались прямо на пол, довольно быстро образовав лужу. Перевертыш уже не ругался, а что-то бормотал под нос, причмокивал толстыми губами и протяжно сопел, то ли разговаривая сам с собой, то ли просто пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.
– Мокроту не разводи! Скажи спасибо, что легко отделался! – уже не злясь и даже с ноткой сочувствия в голосе произнес граф, садясь за стол и ставя на карту пустую кружку.
Намек хозяина был мгновенно правильно понят, а распоряжение без слов тут же исполнено. Вернард снял с плеча котомку и выставил на стол целый ряд приятно позвякивающих бутылок.
– За ту пакость, что ты нам сотворил, с тебя бы шкуру живьем содрать следовало или лучше на куски разрезать… – продолжил беседу граф, наблюдая, как тихо булькающая, приятно пахнущая жидкость из целебного источника наполняет его кружку, – в день по куску от твоей жирной туши отрезать и тебе же скармливать! Ты хоть знаешь, сколько я бойцов из-за тебя потерял, меломан-недомерок?!
– Жаль, тебя самого не того!.. – со злостью проворчал Арторис, нашедший в себе силы наконец-то подавить слезы и прекратить стенания.
– Ты мне поразговаривай! – прикрикнул на пленника палач, но жест графа его остановил.
– Твоя девка мне всю потеху испортила да еще ножульки мои покалечила! Попадется она мне, ох уж я оторвусь! – продолжал рассыпать обещания перевертыш. – Ну а прихвостня твоего, что мне в зад стрельнул, я непременно сыщу… Эх и пожалеет он, что без ногтей не родился! А знаешь почему?! Потому что я ему их вырву, а лучше вот этими зубами под корень выгрызу!
Угрозы висящего вверх ногами человечка, бесспорно, повеселили бы собутыльников, да только они уже свое отсмеялись и теперь были заняты более важным делом – опустошением кружек.
– Хватит воздух впустую сотрясать и рожи корчить, а то и по губищам твоим паскудным пяткой с чувством пройдусь, – прервал граф тираду озлобленного пленника. – Забавы в сторону, побережем драгоценное время! Вернард, сними-ка нашего гостя с крюка и кружку ему налей! А ты, злослов-пустобрех, не смей более норов показывать! Коль согласился нам помочь, так и мы тебе добром отплатим. Хоть старые обиды и не простим, но на волю пока отпустим! Вздумаешь куражиться, вернешься в подвал. Вернард утверждает, тебе в гостях у него шибко понравилось.
47 
