124 
Да, она слышала. Но ведь это не самое худшее. Можно прожить и без Суллы, в конце концов. У нее есть рабы. Есть дом. Есть вилла недалеко от Капуи…
– Кстати, что это за вилла? – спросил он.
– Прекрасная вилла, Децим. В холмистой местности. Там растет виноград. Очень много. И ячменя, и полбы. Там можно жить и наслаждаться жизнью.
– Да? – спросил он рассеянно.
– Да! Можно прожить сто лет, никому не кланяясь, совсем в одиночестве. И денег достанет.
– Это хорошо.
– Мои отец и мать обожают эту виллу.
– А ты?
– Не очень, – призналась Коринна. – Я люблю Рим. Шум его улиц. Болтунов римских. И даже грязь на улицах. И высокие дома…
Он криво усмехнулся. Мельком посмотрел на нее и немножко пожалел жену: она так наивна и так далека от жизни при всей своей практичности.
– А если я скажу, чтобы ты немедленно переехала на виллу?
Коринна ничего не понимала.
– Да, да, переехала… – пытался он втолковать.
– Куда?
– На виллу.
– Зачем?
– Так надо.
– А отец и мать?
– Они тоже.
– А ты?
Децим опустил голову. Молчал. Точно окаменел.
– Что с тобой, Децим?
Наконец он поднял голову. Она увидела его глаза: они были полны слез.
Коринна растерялась. Кинулась к нему. На грудь. Совсем не понимая, что делает. Совершенно бездумно. По женской чувствительности: она никогда не видела его слез. И не думала, что в этом железном человеке водятся слезы.
Он отстранил ее. Нежно, но решительно.
– Слушай меня, – сказал он. – Сейчас не до этого.
– Не мучай меня, – взмолилась Коринна. – Что случилось?
Децим решился: да, он непременно скажет, потому что не привык лгать, не привык юлить. И он точно обрезал:
– Жизнь кончается…
– Чья жизнь? – воскликнула Коринна, которой сейчас особенно нужна жизнь.
– Моя, – безжалостно ответил он.
– Твоя?..
У Коринны задрожали губы. Вдруг она поняла, что может потерять его. Что живой человек всегда ходит по острию ножа. У края глубокой стремнины…
– Ты болен? – вырвалось у нее.
– Нет.
– Ты здоров?
– Да.
Впрочем, она и сама видела, что здоров, сама в этом совершенно уверена. Разве скала болеет? Разве железо хворает?
– Слушай, – сказал Децим, – есть в мире нечто не менее страшное, чем болезнь. Слушай меня, Коринна…
И он рассказал ей о том, как ночью вызывал его к себе великий Сулла. Вид проконсула был страшен; весь багровый, белые снежинки на лице, пот градом, глаза выпучены.
– Мерзавец! – кричит. – Что у тебя делается?
– Где? – лепечет Децим посиневшими губами.
– В центурии! Вот где!
– Не… не… не…
У Децима зуб на зуб не попадает.
– Заненекал! – прорычал Сулла. – А знаешь, негодяй, что у тебя в центурии против меня заговор зреет?
– Заговор? – говорит Децим, который ни жив ни мертв.
– Да! Заговор! Затесался какой-то умник, ведет слишком умные речи и точит нож против меня.
– Против тебя? – трепеща, вопрошает Децим.
– Да! Представь себе! Может, он еще и поэтом прикидывается? Звезды считает? На луну любуется? – Сулла вдруг замолчал и после небольшой паузы продолжал тихо, но внушительно: – Послушай, Децим: до утра остается четыре часа. За это время ты найдешь заговорщика и принесешь мне его голову. В противном случае… – Сулла погрозил пальцем. – В противном случае принесешь мне свою собственную голову. Иди!
И Децим вышел, как побитый пес…
– Ты нашел? – спросила Коринна, задыхаясь.
– Да.
– Кто же это был?
– Гней Алким. Мой солдат. Он любил считать звезды и любоваться луной.
Коринна с трудом произнесла три слова:
– И ты убил?
– Да.
– И голову отнес?
– Да, – ответил Децим.
По его грубым, покрытым рубцами щекам катились тяжелые, похожие на масляные капли, слезы. Он не стеснялся их. Может быть, только сейчас понял Децим, что значат слезы. А ведь он видел их. Разве его жертвы не плакали, прощаясь с жизнью? Разве им было легче, чем ему?
Коринна все больше пугалась его. Она готова кричать, звать на помощь, реветь навзрыд. Почему это в такой красивый, голубой вечер, в красивом, зеленом саду зашла речь о смерти! Разве речь только о смерти Гнея Алкима? О смерти, как видно, неотвратимой. Еще об одной смерти, если плакал даже такой человек, как Децим. Человек грубый, мужественный, видавший кровь и слезы.
– Я, Коринна, стал зрячим, – плача, признался он. – Не надо меня жалеть. Я свое прожил…
– Нет! – выкрикнула она с отчаянием. – Нет! Ты должен жить! – Она прижалась к нему и горячо, заикаясь от страха, зашептала: – Мы уедем на виллу. Я знаю там места. Такие укромные. Мы будем одни. Децим! Скорее! Скорее!
124 
