очень нудно 
72 
– Что это было?
Тьерри так же напряженно глядел в лес. Но, заметив испуганный взгляд Эммы, попытался улыбнуться.
– Ерунда. Возможно, нам показалось?..
– Нам обоим? – Она спросила это почти зло.
Увидела, что Дала стоит, напряженно втянув хвост, принюхивается; шерсть на ее загривке стала дыбом.
И опять волчий вой. Дала тотчас сорвалась с места, кинулась в сень деревьев. Они глядели ей вслед. Поднялись.
– Дьявольщина! – выругался Тьерри. – Волки не охотятся днем.
Он свистнул собаку. Она вернулась. И вид у нее был обескураженный.
– Тьерри, давай уйдем отсюда.
Эмма испугалась сильнее, чем даже хотела себе признаться. Она словно забыла, как таяла только что в объятиях юноши, о том, как была опьянена его лаской.
Тьерри тоже казался встревоженным, но не желал явить себя трусом.
– Нет, клянусь всеми духами Арденн, я должен разобраться, что это такое! – И, взяв лук, хитро подмигнул Эмме. – Ведь волки не охотятся в эту пору.
Эмма удерживала его, но он все же, кликнув Далу, пошел в лес. Эмме показалось, что она была одна целую вечность, и, когда Тьерри вернулся и сообщил, что ничего странного не увидел, даже стал шутить и вновь попытался ее обнять, она только рассердилась. Резко оттолкнула его. Ей не хотелось тут оставаться, не хотелось ощутить, что за ними кто-то подглядывает.
Тьерри проводил ее. Хорохорился, насвистывал, шутил, подражал вою волка, пугая и смеша ее одновременно. Чего ей было бояться? Любой местный житель, включая детей, ловко умеет изображать голоса леса. Но Эмма не успокаивалась. Ни один человеческий голос не имел такой жуткой силы, как вой, что они слышали у эльфийского ручья. Да и россказни о былых пришествиях оборотня еще живы в округе.
Тьерри удивленно взглянул на нее: с чего она взяла, что оборотень наделен именно волчьим голосом? Эмма не смогла сразу ответить. В скандинавских сказаниях именно в волка превращался тот, кто нес бремя оборотня. Правда, происходило это не в полдень, а в полнолуние. Да и сама она еще не забыла: когда-то, давно, она один на один встретила волка-оборотня – бискалавере, как называли его в Бретани. И хотя в той схватке она одолела оборотня, страх перед темной, полумифической волчьей силой все еще жил в ней.
Они подходили, миновали уже жерди для загона скота в лесу, когда Тьерри вдруг загородил ей путь.
– Эмма, – он положил ей руки на плечи. – Мне и дела нет до того, чья это злая шутка. Но что это не волк, а кто-то, кого знает Дала, я уверен. Иначе она бы не успокоилась так быстро. Но, красавица моя, разве что-то может иметь для нас значение, когда нам было так хорошо вдвоем?
Он пытливо заглядывал ей в глаза.
– Тьерри, мне надо идти.
– Надо ли?
– Да. Я слишком долго отсутствовала.
«Так будет лучше», – решила она для себя.
Тьерри, все так же улыбаясь, отпустил ее.
– Ладно. Но завтра я вновь буду ждать вас на том же месте. У водопада Эльфов.
– Я не приду.
– А я буду ждать. Завтра и все последующие дни.
Но Эмма не пошла туда ни на следующий, ни в другие дни. Почему? Герлок умиляла ее, она играла с ней, кормила ее, тихонько напевала. Любовь ребенка делала ее счастливой, и Эмма не хотела думать ни о чем ином. Герлок была ее маленьким чистым ангелочком, и Эмме казалось, что она не сможет глядеть в светлое личико дочери, если запятнает себя. Чем? Она не могла объяснить. И лишь подсознательно чувствовала, что все еще не желает изменять Ролло. Это было глупо, безрассудно, она понимала, что мужчина, который так жестоко поступил с ней, не заслуживает верности. Но живы были воспоминания о любви, что сродни чуду, и ей не хотелось размениваться на нечто меньшее.
Она не хотела изменять Ролло сердцем… Ибо боялась, что, увлекшись Тьерри, простым земельным вилланом, привяжется к нему и тогда не так искренне сможет вспоминать о прошлом. О прошлом, которое столько раз приказывала себе забыть. И тогда она глядела на лес и вспоминала Тьерри, словно чувствовала его немой призыв прийти. Ей хотелось все бросить, кинуться к нему. Но она не позволяла себе этого.
Однажды утром она вновь извлекла из сундука лисий плащ – подарок Ролло. Мех его уже потерся и не был столь пушистым, как тогда, когда ее варвар укутал ее тело в него. Все изнашивается со временем. И скоро она сама уже не будет столь красивой и свежей, как сейчас. Жизнь ее пройдет в этой глуши, она отцветет, как пустоцвет, ради нелепой верности человеку, которому до нее и дела нет.
Уже складывая плащ, она вдруг остановилась, глядя на свои руки. Когда-то нежные и холеные, с узкими запястьями и тонкими пальцами, они огрубели от работы, стали шершавыми и красноватыми. Такое же произойдет и с ней. Женщины в Арденнах рано старели от непосильной работы. И когда-нибудь, склонясь над своим отражением в воде, она увидит не цветущую красавицу, а изможденную старуху. И не станет ли ей тогда больно за упущенное время?
72 
