132 
Сколько же их было!.. Тела, тела, тела. Она невольно сжала руку Ги.
– Успокойся, – предостерег ее он. И добавил: – Его здесь нет. Хотя… В реке было столько трупов, что по ним хоть переходи на тот берег. Многих унесло течением.
Он сказал это с невольно прорвавшейся злостью. Она как заколдована своим Роллоном. Ги страстно желал его смерти. И хотя этой ночью он еще не имел сил вступить в бой, а ухаживал за ранеными, но мысленно молил небо избавить мир от этого оборотня.
Могилу быстро забросали землей, кое-как разровняли. Без песнопений и молитв. Бормотали проклятия, сливавшиеся с карканьем воронья, носившегося в небе. Вперед вышел диакон с сосудом святой воды и окропил могилу, чтобы изгнать бесов. Эмма видела, что земли, покрывавшей тела, было недостаточно. Там торчала рука покойника, там – чей-то бок. Ужасно. Она закрыла глаза, позволила Ги увести себя.
Он хотел вернуть ее в город, но путь им загородила похоронная процесия франков. Здесь все было по-иному. Траурные одежды, траурные флаги. А колокола теперь гудели торжественным похоронным звоном. Убитых несли на носилках. Эмма неожиданно заметила на одних из носилок Снэфрид.
Финка всегда была ее врагом, угрозой для нее, но сейчас Эмма подумала, что хоронить эту подстрекательницу и убийцу среди защитников Шартра было бы святотатством. Но она смолчала. Проследила, как Снэфрид уложили в ряду мертвых у приготовленной общей могилы. Гробов для защитников не хватало. Их просто заворачивали в куски холста, как в саванны. Снэфрид опустили в яму вместе со всеми.
«Что ж, язычница, пусть примет тебя ваша Хель, ибо наши небеса закрыты для колдуньи. Как и чертог Валгаллы, после того, как ты убивала своих же соотечественников… Бьерна…»
У нее не было жалости к Снэфрид, не было христианского всепрощения. Она отвернулась. Увидела скорбное лицо епископа Гвальтельма. В роскошной ризе он стоял среди поющих литанию монахов. Думал ли он сейчас о своей Дуоде? Эмма не знала, где ее похоронили, не видела ее среди хоронимых защитников города. По крайней мере, что бы ни чувствовал сейчас епископ Шартра – горечь утраты подруги или торжество победы, – держался он, как и положено духовному пастырю и князю римской церкви в подобную минуту.
Эмма с невольным уважением вгляделась в его суровое, по-крестьянски грубое лицо, когда Гвальтельм, подняв крест, выступил вперед и возгласил последнее «прости» и последнюю благодарность павшим.
– Да будет небо милостиво к вам, а память ваша – благословенна, и слава низойдет на потомков ваших!
Он бросил первый ком земли в открытую могилу, а затем и все остальные, двигаясь шеренгой, стали бросать горсти земли на тела павших.
Эмма ушла. Вдали возвышались богатые шатры герцогов. Над ними, как над крепостью, реяли флаги – бургундские лилии, голубое знамя Нейстрии, алый стяг Парижа с кораблем. Этот шатер стоял дальше других, и возле него было спокойно. Основная масса людей столпилась у бургундских шатров. Охрана – и та была многочисленней.
Аббат Долмаций в ярко начищенном шлеме и чешуйчатом панцире поверх рясы отдавал строгие приказы охранникам. Орал:
– Хоть один сбежит – лишитесь головы.
Заметил Эмму.
– Иди, полюбуйся на своих.
Она глядела на них. Встретилась взглядом с Лодином. Волчий Оскал взглянул на нее хмуро, смачно плюнул, отвернулся. А рядом с ним стоял мальчик в темной тунике. Риульф. Сидит на земле, обхватив колени. На Эмму посмотрел не ласковей Лодина.
Это ее озадачило. И все же она тронула Далмация за чешуйчатый рукав.
– Этот ребенок – христианин.
– Ребенок, говоришь? – нахмурился Далмаций, потрогал лоб. – У меня с этим щенком особые счеты. Хотя, черт с ним. Он теперь принадлежит светлейшему Раулю Бургундскому. Он и решит его участь.
Эмма набралась духу, пошла к шатру принца Рауля. Бургундцы в шлемах с гребнями с интересом глядели на красивую женщину в сопровождении священника, пытались остановить ее. Она не отвечала. Разглядела самого принца. Догодалась, что это он – блестящая кольчуга поверх золотистой туники, ноги в узких красных сапогах до колен. Он о чем-то говорил с командиром верховых, махнул рукой.
Когда всадники отъехали, Эмма увидела двоих конюхов, державших под уздцы длинногривого вороного жеребца с широкой белой отметиной на морде. Глад – конь Ролло. Эмма невольно замерла, видела, как перебирающего ногами жеребца подвели к предводителю бургундцев. Вороной фыркал, косил взглядом на незнакомых людей. Рауль поглаживал его, дал с ладони хлеба. Конь хлеб ел, но, когда Рауль вскочил на него, стал рваться, брыкнул задом так, что бургундец перелетел через его голову.
132 
