24 
На лестнице раздались перезвоны струн. Появился паж Риульф с лирой. Замер, увидев скорчившуюся у стены Эмму.
– Госпожа…
Она заставила себя выпрямиться. Сказала как можно спокойнее:
– Вели приготовить носилки, Риульф. Я отправляюсь в аббатство Святого Мартина за мостом.
Носилки плавно покачивались на плечах сильных рабов. Сквозь задернутые занавески долетали звуки города – гомон голосов, плеск реки, цокот подков. Эмма полулежала в носилках и кусала до крови губы от приступов резкой боли. Порой даже стонала и с силой сжимала руку перепуганного Риульфа. Мальчик уже догадывался, в чем дело.
– Госпожа, мы должны оповестить конунга. Вам не следовало сейчас уезжать.
Она только отрицательно замотала головой и с такой силой сжала руку мальчика, что он вскрикнул.
– Нет, Риульф, нет, – зашептала она, когда боль на минуту отпустила. – Ты доставишь меня к епископу Франкону, а затем вернешься и вызовешь Сезинанду. Но больше не смей говорить никому ни слова. Я приказываю – никому!
Она так спокойно вышла из носилок и прошла в покои Франкона, что никто ничего не заподозрил. Франкон встал от стола, где он трапезничал в компании Гунхарда, удивленно взглянул на Эмму, вытирая блестевшие жирные губы.
– Рад приветствовать вас в нашей обители…
Он еле успел подхватить ее. Все тотчас понял.
– Гунхард, проследи, чтобы никого не было на переходе в баптистерий.[9] И позови повитуху, что мы поселили во флигеле.
Сезинанда явилась недовольной. Она только покормила ребенка и собиралась присоединиться к пирующим, когда явился Риульф с приказом от Эммы явиться в аббатство Святого Мартина. Сезинанда уже знала о ссоре на пиру между супругами и что рассерженная Эмма покинула дворец и считала, что вызов Эммы является одной из очередных прихотей подруги.
Однако когда ее провели в пустой баптистерий и она увидела мечущуюся на шкурах поверх охапки сена, как простая вилланка, Эмму, она переменилась в лице.
Возле Эммы хлопотала повитуха, прямо за колонной на плитах развели костер. На нем кипятилась вода. Рядом стоял еще один остывавший котел с водой. Епископ Франкон бродил вдоль бассейна под куполом базилики, бормотал молитвы. Приор Гунхард колол коленья на щепы, подбрасывал их в огонь.
У Сезинанды все похолодело внутри. Она поняла, что рождение наследника Ролло хотят провести в тайне. Поняла она и то, чем это грозит в случае, если с Эммой или ребенком что-то случится. И ей вдруг ужасно захотелось вернуться во дворец, сославшись на то, что необходимо быть со своим ребенком. Но вместо этого она стала помогать повитухе раскладывать на ларчике чистое полотно.
– Воды уже отошли?
– Только что, – ответила женщина. Она казалась опытной и немногословной. Сезинанде и в голову не приходило, что эти попы так предусмотрительны и заранее подберут повитуху.
У Эммы вновь начались схватки. Она шумно задышала, вцепившись в шкуру. Но не издала ни звука.
– Я здесь, Птичка, – присела в изголовье Эммы Сезинанда, приподняла ее за плечи. – Все будет хорошо. Я помогу тебе.
– Сезинанда… – Эмма перевела дыхание.
Добавила, словно извиняясь:
– Мы с тобой думали – она родится в конце сентября.
– Ничего страшного, Птичка, – успокаивала ее Сезинанда. – Немного ранее, чем должно, но все будет нормально. У меня вот Осмунд раньше срока появился, а погляди, какой крепыш.
Она говорила это, чтобы отвлечь Эмму и унять свой страх. Чувствовала, как Эмма сжалась, напряглась в ее руках. Кусала губы, задыхалась. Сезинанда удивилась ее терпению. Сама-то она криками подняла весь дворец, когда пришло ее время.
В полночь Гунхард пошел провести службу в аббатстве. Монахи удивленно приглядывались, когда он замирал во время чтения Библии, стоял, словно думая о чем-то своем или прислушиваясь. Службу провел кое-как. Прошел мимо запретных темных покоев, где, как всех известили, осталась ночевать Эмма, и, захватив все положенное для крещения, под сенью колоннады скользнул в баптистерий.
Ночь выдалась темная, ветреная. Деревья в старом парке аббатства шумели, роняли первые умершие листья. Когда ветер стихал, был слышен гомон из дворца Ролло за рекой, где пиршество было в самом разгаре.
У дверей в баптистерий Гунхард застал встревоженного Риульфа.
– Почему так тихо? – заволновался Гунхард, но мальчик лишь трясся да пожимал плечами. Ему уже мерещилось наказание от Ролло. И он то молился, то доставал амулет Тора на ремешке и подносил его к губам, как подносят крест. Если госпожа Эмма умрет… Риульф знал, что сам стоил жизни матери, и панически боялся тихой возни, что доносилась из дверей баптистерия.
24 
