– А что же Торир, мой брат? Ведь он был любимцем Регнвальда.
– Торир пьет мед в Мере и тешится с дочерью конунга. Он, скорее, доволен случившимся, так как теперь он полный владыка в Мере.
– Он всегда знал, чего хочет. Ты слышишь, Атли?
Но Атли пребывал в забытьи. Бьерн продолжил рассказ о том, как он и его люди под видом торговцев побывали во многих фьордах, сумев набрать новую дружину для Ролло из недовольных правлением Харальда херсиров. После нового опорожненного рога в нем вновь пробудился голос скальда, его речь запестрела иносказаниями, и Эмма, как ни вслушивалась, окончательно перестала его понимать. К тому же слова Бьерна становились все более невнятными и, хоть глаза продолжали гореть, язык все чаще заплетался.
Эмма вдруг почувствовала взгляд Ролло. Он мягко улыбнулся ей, и она ответила ему. Конунг опустил ладонь на плечо Бьерна:
– Довольно, скальд! Отдохни, пока твоя соседка потешит нас пением.
– О, огненновласая еще и поет! Клянусь светилом, это само совершенство! Однако, Рольв, я так давно не бывал в этих землях, что могу кое-чего не уразуметь, если она станет петь на языке франков.
– Это не столь уж важно. Главное – ты услышишь ее голос!
Эмма запела по просьбе Ролло о графе Роланде, о его походах и гибели. Ей нравилось, как глядит сейчас на нее Ролло – нежно, восхищенно, задумчиво. У Бьерна тоже засияли глаза, из них уходил хмель, сменяясь изумлением и невольным уважением. Он отодвинулся от нее и окинул новым, куда более серьезным взглядом. Умолк и шум в зале. Суровые норманны были весьма чувствительны к музыке и пению, и Эмма, перебирая струны и напевая о том, как окруженный врагами Роланд трубил в свой рог в надежде, что император Карл услышит и явится на помощь, видела, как напрягаются лица воинов, позабывших, что поет она о франкском герое, удерживающем в ущелье вместе с другом Оливье несметные полчища сарацин. Даже словцо «язычник», столь часто применяемое к самим норманнам и обращенное в песне к врагам Роланда, не останавливало их, и они одним духом подхватывали франкское «Аой!» в конце каждой строфы.
Эмма оживилась, румянец покрыл ее щеки, когда же она спела про гибель Роланда и последний аккорд замер, в многолюдном зале не осталось ни одного равнодушного. Даже те из новых норманнов, кто не понял ни слова из песни, казалось, готовы прямо из-за столов отправиться мстить за смерть героя. Вокруг раздавались грохот оружия и требования похода, славы и подвигов.
Ролло засмеялся:
– Прошу тебя, Эмма, спой что-нибудь мирное, уйми их.
И она затянула песню анжуйских краев, которой когда-то обучил ее жених, бедняга Ги, сын графа Фулька:
- В Андегавах есть аббат прославленный,
- Имя носит средь людей он первое.
- Говорят, он славен винопитием
- Всех превыше андегавских жителей.
- Эйа, эйа, эйа, славу,
- Эйа, славу поем мы Бахусу!..
Большинство норманнов не понимали смысла песни, но ее лихой мотив привел их в восторг, и они принялись притопывать и приплясывать, без устали повторяя припев.
Эмма, смеясь, продолжала. Те, кто разбирал слова, стали хохотать, хлопая себя по бокам и ляжкам.
- Коль умрет он, в Андегавах-городе
- Не найдется никого, подобного
- Мужу, вечно поглощать способному,
- Чьи дела вы памятуйте, граждане!..
Даже храпевшие за колоннами норманны поднимались и, сонно таращась, присоединялись к общему веселью. Эмма допела последний куплет и умолкла, глядя на неистовое веселье, которое ненароком вызвала. Лязг железа, выкрики, хвала Бахусу (Кто такой? Должно быть, славный воин, – толковали северяне, ничего не ведавшие об олимпийцах) – все слилось в оживленный гул. Неожиданно в дальнем конце зала произошло какое-то движение, и Эмма увидела, что епископ Франкон вдруг поднялся со своего места и торопливо направился в ту сторону. Встал и Ролло, лицо его вмиг стало суровым, а взгляд был устремлен туда, где сквозь толпу пробиралась группа воинов. Один из них нес древко со знаменем. Мокрое после дождя полотнище уныло обвисло, но Эмма разобрала, что оно голубое. Франки!
Улыбка сползла с ее лица. Она видела, как шедший впереди франкских воинов викинг – любитель поплясать Кетель, непривычно серьезный и сосредоточенный – раздвигает толпу. Норманны замирали, обнаружив рядом христианских воинов. Эмма не видела Кетеля сегодня среди пляшущей толпы, а это значило, что ночью он дежурил на стенах города. А поскольку ночь давно уже сменилась днем, прибывших препроводили к правителю. Эмма увидела, как епископ приблизился к франкам и благословил их, они же чуть замешкались, преклоняя колена. Дальше они двигались уже вместе с Франконом, озабоченным и отдувающимся. До нее долетел недовольный голос Ролло: