Но... читается легко и любовь-морковь
170 
Не сказал – «решил», потому что и сам ещё не решил. Вот – как они сейчас? Без них нельзя.
Помолчали.
Поперевздыхали.
Попереглянулись. Ой, жутко первый раз осмелеть!
Миша Марков сказал – он не пойдёт. Поддерживает фельдфебеля.
Так и начало склоняться. Тогда и Козлов сказал: не пойдёт.
Тогда – и Канонников. И – Бродников:
– Ладно, мы от тебя не отстанем. Делай, как знаешь.
Поднялся с койки Тимофей и всех перецеловал.
– Ладно, ребята! На фронт поедем – так и там убьют, а ум смертям не бывать. Один другого не выдаём, живыми в руки не даёмся. Смерть – только вначале страшна.
Приглушённо кликнул дежурного. Сейчас велел с нар выдёргивать всех отделённых, пусть не одеваются. Только тихо.
Хоть и спали, а быстро явились, кто портянками обернулся, кто босой.
В полукруг, кто на корточки присел, кто стоя. И сказал им Тимофей негромко, но всем тут внятно:
– Вы, ребята, наши помощники. Мы, взводные командиры, решили завтра не идти стрелять.
Когда уже полутора десятку говорил, то не мечта тягучая, а сам поверил, что дело будет. Говорил – как о деле решённом.
А ефрейтор Орлов, питерский (ему отдельно уже успел Тимофей объяснить), сразу крепко:
– Ни за что не идём! Правильно.
А другим и сказать не досталось. Дело решённое.
– Хорошо, тогда смотрите на меня. Что я буду делать – то и вы. Будете исполнять мою фельдфебельскую команду, и только её. А я теперь – и в первой роте фельдфебель. Так что…
И решили: не в шесть часов подыматься, а в пять. Собрать людей повзводно и объяснить: мы принимали присягу бить врага, защищать родину от Вильгельма – но не наших родных бить. Конечно, люди наши – никакие солдаты, а сброд, разгильдяи, но всё же. Окажутся согласны – то одевать их при караульной амуниции. А патроны будем добывать.
И разошлись взводные и отделённые – спать.
Не спать, конечно…
А Кирпичников позвал каптенармуса, младшего унтера. И велел ему завтра пораньше идти к батальонному инструктору и брать как можно больше патронов, якобы по приказу штабс-капитана Лашкевича.
А в той роте патроны остались не отобраны, хорошо.
Но! – всполошился Кирпичников: а вдруг теперь разгласится? Один только человек сходи к дежурному офицеру в канцелярию – и всё рухнуло. Рано объявил?
И распорядился ротному дежурному: ни одного человека ни под каким поводом никуда не выпускать.
Теперь с Марковым на койке обсуждали так: если к нашей команде никто не присоединится, то против каждого окна станет по одному отделению, стрелять из окна. Один пулемёт поставим через окно против оружейной мастерской. А один – на лестнице, чтоб со двора не пускать. И – никто нас не возьмёт, ни пехота, ни кавалерия, разве что артиллерия.
Тут прибежал дежурный:
– Фельдфебель! Тебя к телефону требуют!
Недоброе что? Узнали?…
Пошёл Кирпичников, Марков тоже вослед. Приложил и Марков ухо к трубке с наружной стороны и слушает. Голос Лашкевича:
– Кирпичников! Люди – все спят?
Ишь, неймётся ему. Чует.
– Так точно, все, ваше высокоблагородие.
– В команде спокойно?
– Спокойно.
– Сделай подсчёт, сколько расстреляно патронов. А утром пошли каптенармуса к инструктору, взять боевых на 27-е. Как раз это нам и надо, вот и распоряжение.
– И будить завтра не в шесть, а в семь. Строиться без десяти восемь. С оружием. Ожидать меня.
Отпустил.
На часок полегчил. Тогда и мы свою побудку на час позже, в шесть.
А уже – и четвёртый час ночи. Пока ложиться.
Марков от своей винтовки штык отомкнул, и положил заряженную к себе под одеяло. Поцеловал её.
– Вот, моя верная жена.
А иной жены и у Тимофея нет. Рота, батальон – весь его дом. Это правда, холодный металл у оружия, а сердце посасывает.
– Зачем кладёшь?
– Да если что раньше начнётся.
– А дежурный офицер войдёт? Будет винтовки считать? Не надо.
– Не! Так хочу.
Полежали. Не спится.
Строиться-то, сказал, прямо с оружием.
Лампадка загасла перед иконой.
Ладно, воздух чистей будет.
И чуть вроде слышны по казарме шёпоты, полуголосье.
Не тогда страшно, когда решались. Не тогда, когда отделённых собирали. А вот когда: всё сделано, всё отрезано, и остались два часа последних. И ты сам, один с собой, ничего никому не кликнешь – а по ту сторону утра для тебя уже, может, и петля болтается.
170 
