очень нудно 
315 
Если бы 1-2 марта в грозе своей силы (как никогда не бывал) вернулся бы в Ставку император – должен был бы генерал Алексеев складывать объяснения о своих упущениях в государевой службе за последние перед тем дни. Но вот ехали министры Временного правительства – и тех же самых дней те же самые поступки Алексеев должен был истолковать обратно: как упущения признать свою верную службу, и как верную службу – упущения.
Теперь ему предстояло объяснить, почему он всё-таки осмелился собирать войска против Петрограда. А дело, мол, в том, что генерал Алексеев был введен в заблуждение относительно действительного смысла петроградских событий. Сообщения Беляева всё извращали. Из Ставки в те дни нельзя было понять, что это – великое народное движение. По отрывочным и неверным сведениям можно было представить, что это – волнение кучки людей смутьянского характера и, значит, подлежит, так сказать, успокоению. Теперь-то ясно видно, что двинуть войска на Петроград была лишь отчаянная попытка бывшего царя спасти свою корону. Но в те часы ещё не существовало Временного правительства, чтобы дать генералу Алексееву прямые указания как поступать, – и всё, что генерал Алексеев мог сделать, это отговаривать царя от репрессивных мер, уговаривать его дать ответственное министерство, вплоть до слёз и даже угроз, – да, он даже нашёл форму ему угрозить. В те дни генерал Алексеев не был властен удержать царя от его поездки, от его попыток, – но в решающий день 2-го марта генерал сыграл перевесную роль в том, чтобы подтолкнуть царя к отречению, это теперь всем известно. А когда отречённый царь почему-то приехал снова в Могилёв, – он не был допущен до дел нисколько. И по первому требованию Временного правительства был ему выдан. Не мог генерал Алексеев послужить Временному правительству вернее и лучше!
Изрядно гадко было давать такое объяснение – да ещё будет ли оно и принято?
Как стеснённо, как обидно, как жаль было генералу Алексееву всей своей долголетней честной службы, своего неоценённого умения, старания, – вот и всё никому не нужно, вот, теперь смахнут как муху. Если ещё не вздумают отдать под суд за нерасторопность в перевороте.
Ещё не сегодня министры приезжали, где-то в конце недели, ещё несколько дней оставалось запасу до неприятного разговора.
И не ждал Алексеев, что удар по нему придётся ещё куда быстрей – и опять в форме «Известий Совета», пришедших с сегодняшним поездом.
Дежурный полковник читал газету за столом. При проходе генерала сделал неловкое движение спрятать её, генерал заметил – и сердце его сжалось. Уж от этой газеты он не привык ожидать себе доброго. Хотел пройти, да он может вызвать себе полную пришедшую почту, но понял, что уже не найдёт покоя, и спросил дежурного:
– Там что-то есть?
Дежурный вытянулся:
– Так точно, ваше высокопревосходительство. Мерзейшие статьи.
– Дайте, – протянул руку Алексеев. Взял эту, неровно сложившуюся, полускомканную гадость. И забыв, куда и зачем шёл, вернулся к себе в кабинет. С опалённой, не то охолодавшей грудью стал читать.
Заголовок: «Ставка – центр контрреволюции».
И – всё оборвалось внутри. Уже не читал с полным смыслом, а жалко тащился по строкам.
Ах, это от георгиевского батальона пошло, от них… «Офицеры-мятежники… обещают восстановление Николая II, угрожая несогласным солдатам – пулю в лоб.» Какая ложь, какая чушь… «безотлагательно назначить Чрезвычайную следственную комиссию для раскрытия монархического заговора…» И каков язык – военно-полевого суда, а не газеты! «… Действовать беспощадно к шайке черносотенных заговорщиков.»
Кровь била в вялые старые щёки. Ничтожная чушь – а страшно. Именно по полной бессмыслице и страшно, ибо тут и оправданий не будут слушать.
Но это – было не всё! Сразу дальше – крупней, жирней: «Генералы-мятежники вне закона… Среди нашего высшего командного состава… Мрозовский, Иванов… Но таких генералов немало и среди тех, которые ещё пока гуляют на свободе… Неотложно издать декрет, объявляющий генералов-мятежников вне закона… После издания декрета солдаты… смогут безнаказанно убить таких господ, которые посмеют повести их на усмирение народа… Временное правительство обещало такой декрет.»
Пол наклонялся – и скользил генерал по полу куда-то в пасть, в отсечение головы. Ноги плавились, он опустился на стул. Но не расплавились его глаза, и он читал ещё следующую, третью статью, точно вослед, вплотную. Это всё было не о каких-то вообще изменниках, то могло его минуть, но это было прямо о нём.
315 
