В двери Полуциркульного входили, толпясь, и от задних Козьма узнал: вот, приехали из Иркутска Церетели и Гоц, сейчас будут говорить!
Лидер социалистов во 2-й Думе, Церетели пробыл в Сибири 10 лет – и Козьма, простым ещё рабочим, никогда его близко не встречал. Хотя вот переписывался с ним недавно. Теперь он увидел на помосте рядом с Чхеидзе, Чхенкели и другими исполкомовцами очень высокого, стройного молодого грузина, в пальто, сильно чёрного волосами, усами. Приветственные речи приехавшему были уже произнесены на вокзале или на ступеньках Таврического – теперь отвечал он сам.
Он стоял как тополь. Говорил с улыбкой. В улыбке его было – ненаигранное, но смягчённое страдание пережитых лет. Говорил с паузами между фразами, с большим значением выбирая слова:
– Кончились мрачные годы реакции. Пробил час для полного торжества демократии! Ваш подвиг был и в том, что вы остановились вовремя: вы поняли, что идёт революция буржуазная и ещё не настал момент для конечных задач пролетариата. Которые и нигде ещё не осуществлены. Вы не стали навязывать событиям свою волю – но лишь толкаете буржуазию на путь революции. И хотя 4-я Дума была построена на костях 2-й – мы готовы забыть Временному правительству прошлое и поддерживать его.
Грозно повёл высокой головой:
– Но если правительство станет на путь компромиссов – мы низвергнем его в прах!
Вздохнул. И – задушевно:
– А самое главное, самое главное: кончилось наше собственное разделение. Мы больше не будем раскалываться на меньшевиков и большевиков, мы будем – единая социал-демократия!…
655
А говорят о возможной поездке через Германию – все и много. И несколько эмигрантских комитетов и все партийные направления просили Гримма вступить в переговоры с немецким послом Ромбергом. (Как Мартов предложил – за каждого эмигранта освободим пленного немца.) Отлично, отлично, план Мартова работает!
Гримм – взялся! (Ещё лучше.) Но он не только вождь Циммервальда – он и член швейцарского парламента, и такой шаг ему неблагоразумно делать без сочувствия правительства, например, министра иностранных дел Хоффмана. (И если Гримм взялся – значит, консультация была, заметим. А почему бы Швейцарии быть против? Швейцарии и самой бы неплохо эту шумную банду отправить. Швейцария сама стеснена войною со всех сторон.) Гримм ходит и ходит к Ромбергу, он ведёт переговоры абсолютно-секретные, чтоб не проникло в печать, чтоб не опорочить швейцарский нейтралитет, – но главным представителям каждой партии (Натансону, Мартову, Зиновьеву) он-то сообщает. Мы – знаем.
Улита едет – когда-то будет. Пусть, пусть.
А Ромберг всем отвечал: «да». И Гримм посчитал, что он легко всё исполнил: да – и да. Теперь остаётся вам, товарищи, обращаться за разрешением к своему Временному правительству.
Ах, спасибо! Ах, забыли перед вами шапочку снять! И потом век кланяться в ножки Луи Блану-Керенскому?
Все эти острые дни ужасно не хватало Радека-плута, телефоном вызвали его из давосской санатории, отдыхал, даже на русскую революцию сразу не ехал. Но уже по пути всё понял и придумал ещё один шаг отвлекающего зондирования: в Берне, через немецкого корреспондента.
Что ж, и тут был ответ от Ромберга, как и всем: да, да, конечно, всех желающих пропустим.
Но – не распахивалась германская граница, да и все желающие только узнать хотели, да посравнить, да спроситься Временного (слали телеграммы Керенскому), а так больше мялись.
Все согласны – и не начиналось ничто. Неуклюжи старинные дипломатические пути.
Не начиналось, пока тёмные крупные рыбы у самого дна не пройдут свой курс.
Пока Скларц не доложит в Берлине встречных предложений Ленина.
И германская Ставка не скажет окончательно: да.
И министерство иностранных дел не всполошится: уже так много публичных разговоров об этом возврате, уже князь Львов откровенно сказал швейцарскому посланнику, что быстрый отъезд эмигрантов из Швейцарии нежелателен. Так надо ж поспешить! – из-за кого же тянулось? – этот шанс для Германии не повторится!
И 18 марта, в субботу, Ромберг в Берне получил наконец распоряжение как можно быстрей сообщить Ленину, что его предложения об экстерриториальности приняты, не будет личного контроля и ограничительных условий.
В субботу – и «как можно быстрей»! Значит – не перемедливать лениво воскресенья. И нарушая все законы осторожности, используя запасную крайнюю связь, германский посол стал вызванивать по телефонам, в Народном доме нашёл наконец социалиста-немца Пауля Леви: надо немедленно передать Ленину, что…