очень нудно 
468 
Радек крутился как юноша, лёгкий, удачливый:
– Руки чешутся, язык чешется! – скорей на русский простор, на агитационную работу!
И пропуская Ильича вперёд, уже спичка наготове, в коридоре зажечь:
– В общем так, Владимир Ильич: через шесть месяцев или будем министрами – или будем висеть.
ДОКУМЕНТЫ – 32
18 марта, Берлин
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ЧИНОВНИКА М.И.Д. ИЗ ГЕНШТАБА
… Прежде всего, мы должны избежать компрометации едущих слишком большой предупредительностью с нашей стороны. Очень было бы желательно получить какое-либо заявление швейцарского правительства. Если без такого заявления мы внезапно пошлем эти беспокойные элементы в Швецию, это может быть использовано против нас.
18 марта, Берлин
ПОМОЩНИК СТАТС-СЕКРЕТАРЯ – ПОСЛУ В БЕРНЕ РОМБЕРГУ
Шифровано
Спешно! Проезд русских революционеров через Германию желателен как можно быстрей, т.к. Антанта уже начала противодействие в Швейцарии. По возможности ускорьте переговоры.
20 марта, Копенгаген
ГЕРМАНСКИЙ ПОСОЛ В ДАНИИ ГРАФ БРОКДОРФ-РАНТЦАУ – В М.И.Д.
Совершенно секретно
… Мы должны теперь непременно стараться создавать в России наибольший хаос. Для этого избегать всякого внешне-заметного вмешательства в ход русской революции. Но втайне делать все, чтобы углубить противоречия между умеренными и крайними партиями, так как мы весьма заинтересованы в победе последних, ибо тогда переворот будет неизбежен и примет формы, которые сотрясут устои русского государства… Поддержка нами крайних элементов – предпочтительнее, ибо таким образом проводится более основательная работа и достигается быстрее результат. По всем прогнозам можно рассчитывать, что месяца за три распад продвинется достаточно, чтобы нашим военным вмешательством гарантировать крушение русской мощи.
656
И по-прежнему жил Волынский запасной батальон в тех же казармах, и учебная команда – на тех же нарах, близко которых подняла бунт, – но это была уже не та жизнь и не тот батальон. Две недели вовсе никаких занятий не было – ни строевых, ни учебных, ни даже в учебной команде. Только с этого понедельника в иных ротах унтеры сами стали выгонять молодых запасников пошагать по улице, да и то час неполный, а больше с них не возьмёшь. А ведь молодые – они ж ничего не смыслят, не умеют, – когда ж учиться будут?
Но в Тимофея Кирпичникова за годы военной службы, а других лет у него как и не было, – вросла строгость. И от этой новой сплошной разольготы у него был развал сердца. Что ж это: солдаты уже и от унтеров стали свободны, делаем чего хотим? В казарме грязь – и никого не заставишь убрать как следует? Сидят на нарах босиком, ноги по-татарски, и в карты режутся. А пойдут по городу шаландаться – так на отлучку и разрешения не берут, да без пояса, да шинель внакидку, да ещё хлястик с одного конца отстёгнут и свис, – пришла пиву неперелива! Смотреть на это – глаза лопнут.
В учебной команде, конечно, построже, а уже и тут расслаба.
И начальства, офицеров в батальоне – тоже как не стало. Одних – совсем как вымело, нету, Воронцов-Вельяминов аж с того дня не являлся. Другие если и промелькнут – так стороной и словно не видят всего этого безобразия, не вмешаются. Уж не по команде обратился Кирпичников к штабс-капитану Цурикову: «Ваш высокоблагородие, что-то делать надо?» А он папироской об портсигар постучал, закурил – «Ладно, Кирпичников, постепенно наладится как-нибудь.» Мол, иди в батальонный комитет.
Так Кирпичников там и сам состоит. А головой у них – какой-то образованный, недавно призванный, уже в годах; солдат – ещё никакой, но де в ссылке побывал, в Сибири, и теперь всё солдатам указывает. Да два горлана, из расхлябанных. Теперь Комитет готовит батальонный оркестр – в театре выступать, деньги собирать на похороны жертв.
А молодые прапорщики составили свой офицерский комитет, но в угодье с солдатским.
Так если запасной народ вот этак и дальше – а как же наши на фронте? Вы там пропадайте, а мы тут попроклажаемся?
Ну правда, раз ходили на парад на Дворцовую площадь. Принимал сам Командующий. Ничего прошлись. А то стали нахаживать гости сюда, в волынские казармы. Однова пришёл итальянский генерал с офицерами – и уж как руками с табуретки размахивал, вот улетит. Пока чего переведут на наш – уж как волынцев нахваливал, революцию соделали, – покачали во дворе того генерала. И два англичанина долговязые как-то приходили, офицер и солдат, оба в громких кованых ботинках, распаренные как из бани. Этот по-русски мал-мала говорил, двигал челюстью на помощь, уж наши смеялись над ними и пособляли. И тоже покачали их. И все они так говорили, что теперь обновлённая армия нанесёт вместе с союзниками последний сокрушительный удар.
468 
