119 
В субботу он приехал снова. Твой папенька уже отбыл, твой дядя был дома, и, как я уже упоминала, им понадобилось многое обсудить.
В воскресенье они встретились снова, и тогда его увидела и я. Окончательно все было решено лишь в понедельник, и тогда в Лонгборн отправили письмо с нарочным. Однако наш посетитель был очень упрям. Мне кажется, Лиззи, упрямство — вот его подлинный недостаток. B разные времена ему ставили в вину самые разные, но подлинный — лишь этот. Все, что надо было сделать, он желал сделать сам. Хотя я уверена (и упоминаю об этом не ради благодарности, так что помалкивай), что твой дядя с готовностью взял бы на себя исполнение обещанного.
Они спорили очень долго, чего ни известный джентльмен, ни известная барышня нисколько не заслуживали. Однако в конце концов твоему дяде пришлось уступить, и, вместо того чтобы оказать помощь своем племяннице, он был вынужден лишь принять возможную благодарность за эту помощь, что ему пришлось совсем не по вкусу. И я уверена, что это твое письмо очень его обрадовало, так как потребовало объяснений, которые избавят его от похвал и благодарностей, которых он не заслужил, и воздадут честь тому, кому она принадлежит по праву. Однако, Лиззи, никто об этом знать не должен, разве что Джейн.
Полагаю, ты знаешь примерно все, что было сделано для этой парочки. Его долги уплачены, и сумма их, насколько я знаю, много больше тысячи фунтов. За ней вдобавок к ее собственной закреплена еще тысяча, а ему куплен офицерский патент. Причину, почему он должен был взять все это на себя, я уже объяснила вначале. Только из-за него, из-за его скрытности и необдуманных действий никто не знал, каков Уикхем на самом деле, так что он был всюду принят и обласкан. Возможно, в этом есть доля истины, хотя не думаю, что винить в случившемся можно его сдержанность, да и чью угодно еще. Однако, вопреки всем этим прекрасным уверениям, милочка Лиззи, не сомневайся, твой дядя никогда бы не уступил, если бы мы не сочли, что им движет и совсем другой интерес.
Когда все это было улажено, он вернулся к своим друзьям, которые все еще гостили в Пемберли, но было уговорено, что он приедет в Лондон к свадьбе и после нее все денежные дела будут улажены окончательно.
Мне кажется, теперь я рассказала тебе все. Из того, что мне написала ты, следует, что мой рассказ явится для тебя большой неожиданностью, однако надеюсь, он не вызовет твоего неудовольствия. Лидия переехала к нам, и Уикхем постоянно бывал у нас. Он казался совершенно таким, каким я знала его в Хартфордшире, но я не стыла бы упоминать, как не понравилось мне ее поведение, если бы не поняла из письма Джейн в среду, что и дома она вела себя точно так же, а потому новой боли мои слова тебе не причинят. Я много раз самым серьезным образом старалась втолковать ей, как дурно она поступила и сколько несчастий навлекла на свою семью. Если она хоть что-то услышала, это было счастливой случайностью, так как я убеждена, что она все пропускала мимо ушей. Иногда я сдерживалась лишь с трудом, но вспоминала моих милых Элизабет и Джейн и была терпелива с ней ради них.
Мистер Дарси вернулся точно как обещал и, как тебе сказала Лидия, присутствовал в церкви. Он отобедал у нас на следующий день, а в среду или в четверг собирался уехать из Лондона. Ты очень на меня рассердишься, голубушка Лиззи, если я воспользуюсь случаем и скажу (на что у меня прежде не хватало духа), как сильно он мне нравится? Его поведение с нами было во всех отношениях столь же любезным, как в Дербишире. Его ум и суждения мне очень по душе. Ему не хватает лишь некоторой веселости, а ей, если он женится разумно, его сможет научить жена. Я сочла его большим лукавцем — он почти ни разу не упомянул твоего имени. Но ведь такое лукавство как будто теперь в моде!
Прошу, прости меня, если я позволила себе сказать что-нибудь лишнее, или хотя бы не карай меня слишком строго, не приглашая в П. Я никогда не обрету полного счастья, пока не осмотрю все уголки этого парка. Колясочка, запряженная парой резвых пони, не оставит желать ничего лучшего.
Но я должна кончить письмо, дети уже полчаса ждут меня не дождутся…
Искреннейшие твоя M. Гардинер».
Содержание письма ввергло Элизабет в трепет, и трудно было бы определить, чего в нем было больше, радости или боли. Порожденные неведением неясные неопределенные догадки, что мистер Дарси мог как-то способствовать замужеству ее сестры, которым она опасалась поверить, ибо такие доброта и великодушие мнились неправдоподобными, боясь в то же время, что они оправдаются, ведь в каком тогда неоплатном долгу они оказались бы у него! Эти догадки теперь не только полностью подтвердились, но истина далеко превзошла самые смелые ее предположения. Он отправился за ними в Лондон с единственной целью помочь им, он взял на себя все хлопоты и унижения подобных поисков, потребовавших, чтобы он обратился за помощью к женщине, которую должен был глубоко презирать; а затем был вынужден встречать, часто встречать, урезонивать, убеждать, а под конец подкупить человека, которого всячески старался избегать, даже имя которого произносить было для него наказанием. И все это — ради девушки, без сомнения, не вызывавшей у него ни симпатии, ни уважения. Ее сердце шепнуло ей, что все это он делал ради нее. Однако мимолетную надежду вскоре угасили другие соображения, и тут же она почувствовала, что даже ее тщеславия недостаточно, чтобы поверить, будто его нежность к ней, к той, кто уже отказала ему, способна пересилить столь естественное чувство, как отвращение к каким-либо отношениям с Уикхемом. Свояк Уикхема! Подобного не стерпела бы никакая гордость. Бесспорно, он сделал очень много. Ей было стыдно подумать, как много. Но он назвал причину своего вмешательства, в которую нетрудно было поверить. Вполне логично, что он мог признать свою прошлую ошибку; он был щедр и располагал средствами, позволяющими быть щедрым. И хотя она никак не могла признать себя главной причиной всех его действий, почему бы не поверить, что еще сохраняющееся расположение к ней способствовало его усилиям в деле, прямо касавшемся ее душевного спокойствия. Было больно, мучительно больно знать, что они в неоплатном долгу у человека, которого им нечем отблагодарить. Ему они обязаны спасением Лидии, ее доброго имени — ну всем, всем! O, как она скорбела о каждом недобром чувстве, которое распаляла в себе, о каждой колкости, которой старалась уязвить его! Себя она порицала, но гордилась им, гордилась тем, что во имя сострадания и чести он сумел превозмочь свой характер. Она вновь и вновь перечитывала похвалы ему, которые расточала тетушка. Разумеется, он заслуживал большего, но все равно они ее радовали. Она даже черпала некоторое счастье, правда, смешанное с горькими сожалениями, убеждаясь, как глубоко и тетушка, и дядя были уверены, будто мистера Дарси и ее связывают нежность и доверие.
119 
