116 
А войска не ждут, а эшелоны идут и ночью – и вдруг в неожиданный час в неожиданном месте кто-то где-то столкнётся, прольётся русская кровь, – и вот уже гражданская война! И допустил до неё – генерал Алексеев.
Много же досталось ему на эти двое суток. Воспалённая грудь дышала тяжело. Сколько служил он, сорок лет, никогда не поступал самоуправно, без согласия начальства, – а вот сейчас должен был решиться сам?…
Но ведь он уже сам – и не тронул с места Юго-Западного? Но ведь он же и сам предлагал эти все полки Государю, мог предложить и другие, меньше числом?
Сердце – как раскалывалось от небывалого напряжения, от своей дерзости. И – торопясь нагонять ночные минуты, вызвал опять румянощёкого, но холодного Лукомского и велел ему телеграфировать на Западный фонт: все войска задержать! Какие не отправлены – не грузить. Какие в пути – задержать на больших станциях. Затем последуют дополнительные указания.
Он – не совсем вернул. Но – остановил.
И было ощущение – правильного шага.
Придётся ответить перед Государем?… Но и Государь покинул его без руля, без ветрил.
Теперь – только бы Иванов не вломился в бой!
295
Такие испытания, как свалились в этот день, могли измучить и не такого гиганта, как Родзянко. Целые сутки то в жар, то в лёд. Эти долгие сутки начал с того, что грудью остановил восемь полков. И потом вместе с Энгельгардтом спасали Петроград от нового солдатского мятежа. (А кто угрожал убить Председателя – тот и сейчас ведь помнил). И в каждый час могло опять вспыхнуть. И пять раз тремя поездами он выезжал к Государю – и всё не мог выехать. Под чьими-то чужими волями целый день из-под его ног осыпалась почва. И пока он приветствовал солдатские строи как главный тут – а неслышными грызунами за его спиной подтачивалось его старшинство и единственность. И при всей своей могучести он не мог придумать, что же ему предпринять.
Но копали не только под него, а и под Государя. Сперва Гучков, потом и другие объясняли ему, что Николаю Александровичу видимо больше на Руси не царствовать. Это – какими-то подземными силами было решено, без Председателя.
И сперва это было – невместимо. А потом, если подумать и всё перебрать – Распутин, Протопопов, злая царица, неуважение к Думе, – так пожалуй шло и неизбежно.
Но и на этом не кончились прижигания этого дня. А доконали Председателя ночные переговоры его Комитета с Советом рабочих депутатов. Весь день от часа к часу говорили думцы о Совете с опаской, так всё оглядывались, что наконец и сам Родзянко стал побаиваться. А тут ночью пришли три «рабочих депутата», слыхом не слыханные, видом не виданные, ничем в России не известные, никакого значения не имеющие, – и сидели как равные против известнейших членов Думы, не говоря уже о Председателе, – он с ними и слова не сказал, сидел в стороне и дико смотрел. Его схватило как судорогой, не разведёшь: что нашло на Россию некое великое Помрачение. (Как и сказано было, кажется, у кого-то из пророков, но об этом в Государственной Думе не разговоришься).
И сидели эти депутаты – один рыжий развалясь, а другие два всё дёргались, и нисколько не стеснялись своей неименитости, своего появления из праха, – только тут, на ночном заседании, и рассмотрел Родзянко этих разбойников и расслушался их. Ничего они не стеснялись, а выкладывали Милюкову с насмешкой и снисхождением, и с уверенностью, что их сторона возьмёт.
А какие разбойничьи пункты они выдвигали – просто невозможно слушать.
И в тех переговорах не упоминалась ни Государственная Дума, ни даже какая конституция, а уж Государя и вовсе подразумевали как умершего.
Ещё три дня назад второй человек в государстве, Председатель сидел тут, при этих переговорах, как отметенный в сторону, – и впервые осознал своё бессилие. Не днём сегодня, когда Милюков с Некрасовым не допустили его ехать на Дно, а вот сейчас.
И что стоило этим бойким бандитам в любую минуту хоть и приказать арестовать их тут всех, думцев?
И даже самого Родзянко.
Как вот арестован же Председатель Государственного Совета, и ничего поделать нельзя. И бывшие министры. Уж там какие ни плохие, как с нами ни ссорились, – но всё ж они не убийцы. А между тем их держат под замком, со свирепыми предосторожностями, скопом, и даже не дают кроватей, хуже чем в тюремной камере. А дальше собирались отправлять в Петропавловку.
116 
