Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
190 
Известно было в обществе, что Трепов не терпел Распутина и все два месяца своего премьерства тщетно пытался уволить Протопопова, итак вряд ли ему что серьёзное грозило сейчас в Таврическом дворце, но он был погружён в испуг, столь неожиданный при его сильной натуре, скрывался, просил защиты. Столько он высказывался прежде о крутых, решительных мерах, как же мгновенно может сотрясаться наше положение в обществе и наш характер!
Невысокий, плотный, редковолосый с прирыжью, с напряжённым взглядом и красноватым лицом, он как будто повторял брата Дмитрия, перед смертью оплетшего дом электросигнализацией от террористов.
А всё же – решился этот человек взять тот пост, которого Кривошеин никогда не решался.
Второй раз за эти дни посылался ему гость-ночёвщик, с которым сама судьба направляла вести правительственные разговоры – о тайнах совета министров, о судьбах российского теперь управления.
Совершенно не ясного. Потому что нарушился закономерный ход службы сразу у всех. Сдвинулись сразу все пласты, все сложности – невозвратимо. А в обществе – нет государственных привычек.
Трепов и сегодня был уверен, что если б его в ноябре освободили от Протопопова – он спас бы и это правительство и трон.
Однако сейчас Трепов производил впечатление конченного деятеля, отыгравшего. Себя же Кривошеин видел иначе: рушилось мимо него, а он – стоял и только укреплялся. И в России не было сейчас более опытного и вместе с тем никак не запятнанного перед обществом государственного деятеля. Всякому незамутнённому взгляду должно быть ясно, что пригласить новым премьером разумно только Кривошеина, – и это всё спасёт.
И в этой безумной, закруженной, исстрелявшейся столице Александр Васильевич в эти бессонные ночи – всё более решался на власть. На что не решался столько лет, упустил руль, когда он тыкался в руки сам. А сейчас – решался. И час за часом, про себя, затаённо, ждал гонца из Думы.
Но гонца не слали.
Хотя и правительство же всё никак не составлялось. Переночевал Трепов благополучно – но что же было ему делать дальше? У него была такая мысль: добраться до министерства путей сообщения. Там уцелела его бывшая казённая и не занятая Кригером квартира, и там распоряжается от думского Комитета свой путейский инженер Бубликов. Либо там же приютят, либо дадут какое-нибудь охранное свидетельство, во всяком случае от них там можно начать переговоры. Кривошеину и легче, Трепов его тяготил. Но – как ему туда добраться?
Теперь – только пешком, иного транспорта нет. И под охраной не сына же, офицера, – только старый Кривошеин и мог при случае защитить, сам собой.
– Ну что ж, пойдёмте, Александр Фёдорович. Путь не близок. И не знаешь как лучше – через центр или вдоль Фонтанки. Вот настало время: тяготили собственные шубы, покажутся богатыми, а бедней ничего на плечи нет.
Решили идти по Садовой, в её обычно суетливой разнообразной торговой толкотне. И меньше будет солдатских грузовиков. Пожалуй и правильно.
Прошли, не попав под обстрел и не задержанные. Кривошеин озирался с удивлением. Как будто изменился воздух. Поражали красные лоскуты, распущенные курящие солдаты, кое-где разгромленные лавки, многие закрыты – и в Гостином, и в Апраксином. Однако многие и торговали. Жизнь была надломленная, но не сломленная.
Одно время пожалели, что не догадались сами нацепить красные банты, легче бы идти. Но обошлось.
На Фонтанке перед министерством стояла солдатская охрана. Послали записку комиссару Бубликову, – и через десять минут были приняты и проведены к нему наверх – в собственный же недавний треповский кабинет, с окнами в юсуповский сад. До сегодняшнего утра тут помещался задержанный Кригер, сейчас его увезли в Думу.
Бубликов не ходил, а бегал по кабинету очень возбуждённый, подёргливый, утеряв свой обычный ощипанно-опрятный вид, но и очень уверенный. Уже через несколько фраз посетители поняли из обмолвок, что он становится новым министром путей сообщения.
(Уже так конкретно намечались и отдельные министры?) А пока – радушно принимал, как равных. Узнал цель визита – обещал и охранное свидетельство, и конечно можно ночевать в министерской квартире.
А пока – велел подать чай с печеньем, и сидели пили вчетвером (при Бубликове – ещё другой член Думы, тоже комиссар) в просторном кабинете, где всё сохранялось по-прежнему. И Трепову странно было, и приятно было, что он в своём же кабинете. На небе просветлилось – и через сад слева направо полило предзакатное солнце, придавая и кабинету красноватое освещение.
190 
