443

Как приятно пользоваться доверительными услугами – графа! И всегда вкусно, аристократически поесть (кухня графа, передвижная, в подсобной комнате министерства юстиции, и винный погреб графа). И вообще – раздвинуть рамки жизни, узнать до сих пор не известные, лишь измечтанные её слои.

Очень покладистый, славный граф! И к тому же очень богатый. И Александр Фёдорыч убедил его дать щедрый куш Совету рабочих депутатов. (Надо их чем-то ублажить, так и лязгают зубами на Керенского.)

И много было в Петербурге мест, прежде никак бы не доступных Керенскому, – а теперь они распахивались! Одно такое место – Сенат! Второе – Зимний дворец!

И то и другое решил Александр Фёдорыч пролететь сегодня, в воскресенье. (Ещё успел с утра распорядиться арестовать Вырубову.) Но – не разодевался для этого, а так и поехал в чёрной куртке австрийского образца, как бы френчике, несколько поношенном, и со стоячим глухо застёгнутым воротом (достал ему тот же граф). Никто так не носит, ни на кого не похоже, уникальная одежда – и демократическая, и революционно выразительная. И не надо три раза в день менять крахмальных воротничков, заломал его – и не видно.

Прежде – каким надо было быть уважаемым и пожилым адвокатом, чтобы подняться до права входа в заседание какого-либо сенатского департамента или отделения, – а вот он, молодой адвокат, – только назначил по телефону, и, несмотря на воскресенье, все старцы Сената собрались в большом зале, и при порывисто-трепетном входе Керенского – встали! (Озабоченный граф спрашивал утром: «А если они вас не признают?» – «Тогда мы – не признаем их!»)

Одно из назначений Сената – регистрировать и распубликовывать все издаваемые кем-либо законы, только с этого распубликования они становятся законами. Так и вчера утром опубликованные манифесты царей об отречении – ещё ничего на самом деле не значили и никакими законами не были, пока не пройдут через Сенат. (И сенаторы даже могли вчера целый день удивляться.)

Но и наверно никогда, от самого петровского сотворения Сената, законы не доставлялись в него лично министром? Привозил курьер в конверте, тут секретарь записывал название закона в журнал, будто бы «слушали – постановили распубликовать», и отсылал дальше конверт в типографию. Нет, никогда Сенат не видывал министра, привозящего закон!

Но и никогда же не бывало такого ослепительного, обаятельного и легендарного министра!

Но и никогда же не бывало такого судьбоносного события в Российской империи, как отречение от престола – да сразу и царя и всех его возможных наследников!

Событие – стоило приезда!

А приезд – стоил того, чтобы весь 1-й департамент собрался в большом зале вокруг стола подковою. А перед столом – два трона, старое кресло, ещё Павла Первого, и маленькое кресло для наследника. В 1-м департаменте первоприсутствующим считался сам Государь, и в знак того всякое заседание открывалось стоя.

Но Керенский того не знал, никто ему не объяснил. Он вошёл своей стремительно-пружинной походкой (за ним – два прапорщика, вооружённые до зубов) – и увидел два десятка сенаторов в шитье, позументах, орденах, почтительно подковообразно встречающих его. Керенский нашёл вполне естественным, что старцы стоят. Но так как они продолжали стоять и когда он поравнялся с тронами, и оглядел их, то он, наконец, кашлянул:

– Э-э-э, господа… Может быть вам угодно будет сесть?

Старцы сели, как бы неохотно. А Керенский обнаружил близ трона высокий пюпитр, зашёл за него и обратился с краткой, но весьма значительной речью. (Речи стали даваться ему просто как блинчики.) Сказал о значении Манифестов, о значении Сената – и предложил их ему на хранение на вечные времена, и теперь ответственность за их сохранность будет вечно лежать на Сенате.

Он протянул лёгкую руку к одному из прапорщиков – пакет влетел ему в руку. И уже другой рукою министр поманил, позвал, кто бы из сенаторов…

И один старец взял пакет, вынул драгоценные Манифесты, развернул их – и все снова встали, так что и министру в чёрном френчике не пришлось сесть. И надтреснутым голосом стали читаться исторические тексты. И с одобрением склонив набок умную бобриковую голову, министр дал себе труд терпеливо прослушать тоже – он, кажется, и наизусть начинал эти тексты знать.

  407