очень нудно 
441 
Упущен, упущен момент.
Но хорошо бы до конца понять: что же всё-таки думают наши нижние чины? Разделяют ли они действительно наше отчаяние? Понимают ли значение всего? Не заразятся ли и сами петроградским примером?
Конная гвардия – та нахмурилась, насупилась против переворота – не то что до последнего кавалериста, но даже до последнего коня.
И всё же: невозможно жить – и не подчиняться никакому государственному порядку. Но: возможно ли подчиниться Временному комитету Думы или Временному правительству – звуку пустому?
Все эти дни лучом света и одной надеждой было – назначение великого князя Николая Николаевича. Всё же – есть на кого опереться! Великий-то князь устоит на страже исконных устоев Российской Державы! И великому князю – должен сказать своё слово и Преображенский полк! Ото всех офицеров послали ему телеграмму в Тифлис.
Тем временем получили приказ Верховного Главнокомандующего, что он подчиняется и призывает всех подчиниться Временному правительству.
Ну – так, так так. Повелено, так нечего и рассуждать.
Стало как будто легче, хотя – от чего?
Дрентельн, сильно прихрамывающий, с ногой хуже, сказал Кутепову:
– А я – так посылал письмо и Государю. С поручиком Травиным. А он не возвращался – и я беспокоился очень: ведь кому попадёт в руки? ведь как истолкуют? И Травина, действительно, задержали. Но к счастью не обыскали. И он в отчаянии привёз назад.
– А может быть в Ставку кого-то послать? Что полк по-прежнему предан, скорбит об отречении, готов выполнить всё, что прикажут ?
Прищурился Дрентельн:
– Алексееву? Послать – можно. Если б знать, что ему пригодится.
– А к тому времени в Ставке будет великий князь.
– Верно. Полковника Ознобишина пошлю.
456
И что можно было увидеть из Ставки, минуя главный морской штаб? Оттуда, из центра столицы, какой-то флаг-капитан Альтфатер систематически доносил, что в Петрограде полный порядок, и в Ревеле тоже, и это спокойствие из Петрограда всё более распространяется на Балтийский флот. Убили Непенина, много офицеров, – а морской штаб доносил, что офицеры возвращаются на свои корабли, с принесением им извинения и сожаления, судовые команды клянутся сохранять порядок. Но казалось бы, если судовые команды раскаялись, то надо выдать убийц Непенина и судить их, без этого не может восстановиться прочная дисциплина? Однако чувствовал Алексеев, что даже заикнуться об этом теперь уже невозможно, а надо как-то восстанавливать, игнорируя всех убитых и всё разгромленное.
А политики? Известный Родичев что там в Гельсингфорсе ухватить успел – но смело предлагал немедленно восстановить самостоятельные финские войсковые части, которые де заменят в Финляндии расстроенные русские части и привяжут финнов к России, каким-то неизвестным образом. Был это опасный вздор, забывался горький опыт минувшего, как раз наоборот, тогда-то финны и выступят вместе с немцами против России. Однако же вот, Родичев нисколько не стеснялся предлагать такую чушь, и надо было спешить донести этот проект Николаю Николаевичу, пока он ещё последние часы в Тифлисе, а потом связь прервётся.
Что и видел, что мог бы решить, – то не смел, но должен был пересылать и пересылать запросами на Кавказ, даже с Чёрного моря полученное от Колчака. А ответы Николая Николаевича были всё ожидательные. Ну, наконец сегодня выезжал, дня через три будет в Ставке.
Препятствием к возврату великого князя оставалась только задержка в Ставке отрекшегося Государя. Торопил и князь Львов, что пребывание Николая II в Ставке вызывает тревогу общественных кругов, желательно ускорить отъезд его из Могилёва. Да самого Алексеева как тяготило! Вдруг Государь отправил в Царское Село какую-то шифрованную телеграмму, и в Таврическом переполох. Да постоянная неловкость от двусмыслия, что у начальника штаба с бывшим Верховным могут быть какие-то скрытые сношения. (И были они. Вдруг Государь передал Алексееву конфиденциальную просьбу: нельзя ли дать ему почитать «приказ №1»? Просьба была пустяковая, но деликатность в самом сношении – и кого же попросить напечатать копию на царской бумаге? Догадался попросить скромного Тихобразова и приватно отослал Государю.)
Неловкость была даже только от незримого ока, от воображённого (теперь уже не виделись) мягкого взгляда Государя, где и упрёка не было, а только благодарность.
441 
