80 
Я многозначительно улыбнулась.
В Индии очень много нищих. Но индусы неравнодушны к комфорту. Поэтому у каждого нищего есть еще более нищий, который ему прислуживает.
Однажды я забрела на огромную улицу, на которой продавались гвозди. Одни только гвозди. Но очень много. Это вообще типично для Индии. Кажется, что в ней всего очень много. Людей, слонов, цветов, всего. И гвоздей. Рядом с одной из лавок пожилой индус, одетый только в светлые широченные штаны, брился. Индус выглядел очень бедным. Очень бедно выглядела лавка рядом с ним, его застиранные штаны, его грязные ноги, его изможденное лицо, его полуржавая опасная бритва, треснувшее в уголках зеркало, в которое он смотрелся. Зеркало ему держал другой индус. И его штаны были еще больше застираны, а лицо еще сильней измождено. На почтительном расстоянии от этой парочки стоял еще один индус, который держал миску с водой. Трудно себе представить нищего, который был бы более нищим, чем этот индус. Если только не видеть четвертого, который держал помазок. Он передавал его тому, кто держал миску, и тот надменно кивал ему головой. Он макал помазок в воду и, раболепно улыбаясь, протягивал держателю зеркала. Держатель зеркала не удостаивал своего помощника даже взглядом. Он преданно заглядывал в глаза тому, кто непосредственно брился. Весь этот процесс замыкался на бедном калеке, который держал полотенце. Относительная белизна полотенца подчеркивала черноту лица калеки. Оно было обожжено и покрыто какими-то струпьями. Я заглянула за спину калеки, ожидая увидеть даже не знаю что. Но увидела только щенка, лениво развалившегося в грязной луже.
Я пожалела, что у меня нет фотоаппарата. И порадовалась, что не родилась дочкой какого-нибудь продавалыцика гвоздей в Дели. Попыталась представить, как я выхожу из лавки и говорю своему свежевыбритому папочке, что он отлично выглядит. А он мне говорит, чтобы я помыла миску. И я киваю молодой индуске, которая стоит за моей спиной. В блеклом сари. Хотя надо отдать должное индускам. Я не видела ни одной из них в блеклом сари. Даже самая последняя попрошайка прошла бы dress-code в любой клуб города Москвы.
Если сравнивать Индию с Америкой, то Дели — это Вашингтон. А все самое роскошное и веселое находится в Бомбее. Как в Нью-Йорке.
В Дели жизнь текла размеренно, утреннее солнце переходило в дневную жару, а потом в вечернюю прохладу. Я пристрастилась к индийской кухне, выучила три слова: ага (хорошо), ханджьи (да), нанджьи (нет) — и с удовольствием начинала свой день с похода в гостиничное SPA.
Аюрвердический массаж в четыре руки на огромном куске дерева с выемкой под человеческое тело заканчивался каплями горячего кокосового масла на лоб. И после него казалось, что твое тело, старое и измученное, остается в этой деревянной ложбине, а встает только душа, чистая, как у младенца, но имеющая руки, ноги, живот. И ты рассматриваешь их, как впервые, удивляясь, что они существуют. Два учтивых массажиста в набедренных повязках расчесывают твои волосы, смывают с тебя масло и провожают тебя, склонившись в поклоне и произнося какие-то слова, которые кажутся магическими, но наверняка переводятся как: «Спасибо, что вы нас посетили».
Еще мне очень нравился массаж головы с горячим маслом. В первую секунду кажется, что оно обжигает, но потом приятная слабость разливается по всему телу и действительно кажется, что под заботливыми пальцами массажиста плохая энергия и вообще все плохое скользят по волосам, от макушки к самым кончикам, и падают вниз, бесследно растворяясь в пространстве. Так учит аюрведа.
Костя свозил меня в Агру. Величественное в своем великолепии место. Мы ужинали в каком-то старинном дворце, столики стояли прямо на лужайке, и я повторяла за индийскими танцовщицами причудливые движения их национального танца. Они окружили меня, и я плавно водила кистями рук, сощурив глаза, покачивала бедрами в такт музыке, и мне казалось, что другой жизни у меня никогда и не было.
— В своей прошлой жизни я, наверное, была танцовщицей, — сообщила я Косте, приближаясь к нашему столику, пританцовывая.
— Шансонеткой, — кивнул Костя.
— Никакой не шансонеткой! — Я демонстративно возмутилась. — А, наоборот, какой-нибудь Айседорой Дункан.
— Нет. Она рано умерла.
— Тогда Чарли Чаплином! Точно. Я была Чарли Чаплином.
Я прошла по лужайке знаменитой походкой великого комика.
— Мужчиной? — Костя недоверчиво посмотрел на меня.
80 
