143 
Мой дом — в небольшом городке Сироока префектуры Сайтама, уезд Минами Сайтама. Сироока — название железнодорожной станции на линии Тохоку. Здесь дом родителей жены, и сюда я переехал три года назад, когда женился. Сам я родился в Токио, но стоимость жилья там ужасная. Если уж переезжать куда-нибудь далеко, то лучше в знакомое место. Сироока ничего особенного собой не представляет, вокруг одни поля. Но вот воздух здесь действительно чистый, а зимой страшно холодно. Температура по сравнению с центром Токио — на 4-5° ниже. Дорога на работу сначала казалась долгой, но через год-два привык.
Когда поезд подходит к Сироока, сесть уже нельзя. На Омия многие пассажиры сходят, но на их места садятся другие, а к ним еще добавляются те, кто садится на станциях Урава, Акабанэ, и поезд набивается битком. Нельзя даже шевельнуться или опустить руку. Бывает и так, что человек должен был сойти на Акабанэ, но не смог пробраться к выходу. В две-три минуты девятого поезд прибывает на станцию Уэно, и я, сделав пересадку на линию Хибия, доезжаю до моей станции Нингётё.
Встаю я в половине шестого утра, с 6:15 по 12 каналу телевидения начинают передавать информацию с Чикагской зерновой биржи. Я мог бы это и не смотреть, но, в общем, информация может быть полезной. Затем в семь часов я выхожу из дома.
А ложусь спать около двенадцати. Спать приходится мало, но я уже привык и не страдаю от этого — тем более здоровье у меня хорошее. Работа на фирме у меня заканчивается в половине шестого, и я сразу еду домой. Вскоре после семи я уже дома. Если не сломается компьютер или не случится что-нибудь неожиданное, на работе я почти никогда не задерживаюсь. Моя работа регламентирована по времени, и меня это вполне устраивает.
Инцидент с зарином произошел в день между выходными, и в нашем отделе двое взяли короткий отпуск. Из семерых сотрудников двое отсутствовали, поэтому у меня засело в голове, что мне нельзя ни опаздывать, ни пропускать работу вообще.
На Уэно я встретил сотрудника другого отдела нашей фирмы, и мы вместе перешли на линию Хибия, сели в один из последних вагонов, а затем стали продвигаться к головным. Дело в том, что когда делаешь пересадку на Уэно, ближайшие вагоны — задние, а на Нингётё выход и контроль — вблизи головных вагонов, поэтому на каждой станции мы выходили на платформу и переходили в ближайший передний вагон. На Акихабара мы встретили еще одного нашего сотрудника, и дальше поехали втроем. Однако едва поезд отошел от Акихабара, он остановился в туннеле, и объявили, что на станции Цукидзи произошел взрыв. Одно и то же объявление передали два-три раза, но без подробностей.
Вскоре раздалось новое объявление: пассажиры предыдущего поезда высажены на станции Кодэмматё. Платформа освободилась, и наш поезд также прибывает на Кодэмматё. Мы предположили, что дальше поезд не пойдет и нам придется идти до фирмы пешком, но это было недалеко — всего одну станцию.
Выход на Кодэмматё — в задней части платформы, а мы уже добрались до третьего вагона и приготовились идти назад. На платформе была большая суматоха. По пути к выходу мы увидели лежавшую у стены женщину, с которой, видимо, случился припадок эпилепсии. Она лежала лицом вверх, и ее тело дрожало, его сводило судорогой. Совсем молодая женщина. Ее обнимал молодой мужчина и, похоже, спрашивал, что с ней случилось. Увидев все это, мы не остановилось, а только подумали: что же могло случиться? Что это могло быть связано с недавним взрывом, нам и в голову не пришло. Вероятно, женщине стало плохо в переполненном поезде.
Пройдя еще немного, мы увидели лежавшего близко к путям мужчину лет пятидесяти — все тело его била сильная дрожь. Вокруг стояли три-четыре человека и, казалось, тоже спрашивали, что случилось. После того как я увидел сначала упавшую девушку, а потом мужчину, у меня мелькнула мысль, что это эротоман — приставал к ней в поезде, а она брызнула в него спреем, который вдохнула и сама. Поэтому оба и упали.
В ногах этого мужчины почему-то лежала мокрая газета. Я подумал: может, он обмочился, и кто-то бросил на это место газету. Но газета была мокрой от какой-то бесцветной жидкости, будто от воды. Если б это была моча, была бы желтоватой. Все эти мысли мелькали у меня в голове, пока мы втроем шли по платформе. Мы ни разу не остановились. Прошли и мимо лежавшего мужчины. Позже я об этом ни разу не разговаривал со своими спутниками, но мы все трое шли в ряд, и я был ближе всех к путям. Поэтому я прошел очень близко от газеты, смоченной зарином — в каких-то тридцати сантиметрах.
143 
