очень нудно 
39 
Седых и в этот год с удовольствием поехал бы в стройотряд, если бы не комары.
Вообще-то им никто не рад. Но у Федора каждый укус сопровождался быстро возникающей и медленно спадающей опухолью размером от пятака до ладони, в результате приходилось возить с собой целую аптеку. Стройотрядовская докторша бубнила что-то умное про аллергию и индивидуальную непереносимость, однако реально ничем, кроме дурацких примочек, помочь не могла.
В третий, самый «комариный» год вздутия от укусов слились в одну сплошную болячку. Все тело дико чесалось, каждые пятнадцать минут Федор бросался в речку, ледяной водой утишая нестерпимый зуд и жжение. Удовольствие от жизни в таких условиях было явно ниже среднего.
Конечно, можно было сделать попытку и в этом году. Ребята все свои, вопроса о потерях рабочего времени из-за частых купаний никто не поднимал. Да Федор и не привык брать в долг, наверстывал потом ночами или в дожди, когда комаров становилось меньше. Но еще раз искушать судьбу не хотелось: а вдруг злобных насекомых прибавится, а речки рядом со стройкой не окажется? Федор осознал поражение в этой битве и на последнее институтское лето решил сменить вид трудовой деятельности.
Почему детский лагерь, да еще для трудновоспитуемых? А кто ж его знает! Так фишка легла: пришла в вузовский комитет ВЛКСМ «телега» из райкома. Стали искать романтиков. Нашелся один, который боялся комаров больше, чем малолетних урок. Все решилось в две минуты.
Федор покрутил головой, сгоняя со щеки очередного маленького вампира. Еще раз оглядел строй, привычно ища глазами хорошеньких девчонок.
Здесь такие были. Слегка, как говорил приятель Димка, «поношенные», но вполне симпатичные. Все они казались старше своих тринадцати-шестнадцати лет. Большинство явно злоупотребившие косметикой, особенно в такой жаркий денек.
А прямо напротив него вообще стояла красотка: не очень высокая, но стройная и какая-то вся ладная. Федор уже знал ее фамилию: Королева. Ольга Королева. Фамилия соответствует: эта девочка не миловидная, а именно красивая, с умными глазами и, главное, без следов половой усталости на юном челе. Ольга – одна из немногих, которые выглядели на свои шестнадцать.
И в то же время свежей женственностью она останавливала взгляд любого нормального мужика, еще не поддавшегося странной мании влюбляться в особей своего же пола. Федор этой мании не поддался ни в малейшей степени, а потому, отметив девочку, «проел глаза», на нее глядя.
Впрочем, интерес его был вполне абстрактным: в голове крепко засела мысль, вбитая на предварительном часовом инструктаже с помощью бесчисленных вариационных повторов все тем же Толмачевым. А излагал он пусть и разными словами, но одну и ту же грубую истину: «Главное – не трахаться с воспитанницами. Иначе – труба. Все простят, этого – никогда».
Федор, по привычке доводить ситуацию до логического конца, переспросил:
– А как насчет воспитательниц и поварихи?
Николай Петрович объяснил без улыбок:
– Насчет воспитательниц – если дадут. А муж поварихи будет находиться в лагере с табельным оружием. Усек?
Федор усек. Повариху он уже видел и не пристал бы к ней даже под угрозой уже упомянутого табельного оружия.
Что касается воспитательницы – Федор покосился налево, там как раз и находилась Лена Сиднева, симпатичная веселая девица-пятикурсница из его же института, – то здесь вопрос открытый. Хотя в последнее время ему все больше хотелось любви, а не просто «отношений».
Королева пару раз ловила его взгляд и улыбалась в ответ. Федор строго отводил глаза. Чтобы и не мечтала.
Кстати, в середине строя выделялась не одна она. Мало-мальски опытному глазу была заметна компактная группа из трех человек, причем девчонка являлась в ней не центральной фигурой. Кроме нее, в группу входил Хорьков, Хорь, быковатый молодой человек с мощно накачанными плечевыми бицепсами. Длинные руки кончались здоровенными, почти постоянно сжатыми кулаками. Так бывает у маленьких детей с повышенным мышечным тонусом. Их стараются «расслабить» массажем и специальными медикаментами.
Этого, похоже, в детстве расслабить не удалось. Его характерно стриженная голова состояла из маленького лба, маленьких глазок, злобно сверлящих из-под развитых надбровных дуг, и неожиданно крупных прочих черт лица. Хорьков производил отталкивающее – точнее, пугающее – впечатление; безусловно, он знал это, и ему это нравилось.
39 
