Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
238 
Не ответила панна сотникова. Доброе дело – икона, да поможет ли? Небо рушится, мир в пропасть неведомую вот-вот вытечет…
Знать бы, чего кнеж задумал! Но только этого мало. Как помешать? Супротив одного колдуна-лиходея другой нужен. Если бы Денница…
Нет! Вздохнула Ярина, закусила губы. И вспоминать не станет. Все плохо выходит. Те двое, кнеж с Мацапурою, колдуны. А Денница кто таков? И подумать страшно!
Подошел к ней Мыкола, по плечу погладил.
– Я вот чего тебе, Яринка, скажу…
Да вот не сказал.
Грянул выстрел, эхом от стен отразился.
* * *
– Ворог! Ворог в замке!
Хведир! Его голос!
Взвился Мыкола, топнул ногой об пол, да так, что гул пошел.
– Ах ты, чорт с дьяволом и всех бесов клятых кагал! Хватай пистолю, Яринка!
Поймала на лету. Мыкола уже рушницу-фузею на плечо закинул, у Петра – гаковница в руках.
А в коридоре шаги. Ближе, ближе. Бежит кто-то.
– Ворог!
Так это же пан бурсак!
– Ты чего здесь, дурень безголовый? – гаркнул Мыкола. – Чего стражу покинул? На забороло беги!
– Так ведь… Внутри они! Наверху, где зала. Я шум услыхал, поднялся…
– Беги!!!
Сгинул Хведир. Чертыхнулся Мыкола от души, к панне сотниковой обернулся.
– Зала? Где это?
Задумалась Ярина. Не иначе, Зал Грамот, где они с Мацапурой на солнце смотрели.
– По лестнице. Той, что налево.
– Вперед, Петро! А ты, Яринка, не спеши – ногу береги. Кого чужого дорогой увидишь – лупи из пистоли! Ну, с богом!
Пока бежала, пока по ступенькам карабкалась, десять раз падала. Кривилась от боли, ругалась черно. Ах ты, калека безногая! Ведь хлопцев-то всего двое! Пока она доползет…
Остановилась на миг – дух перевести. Прислушалась. Не палят ли? Нет пока. А вот голоса…
– Не стреляйте! Не стреляйте! Свои мы!
Свои? Скривилась панна сотникова, дернула носом. Знаем, какие свои по ночам в фортецию забираются!
– Не стреляйте, панове!
А ведь знакомый голос!
– Это я… Я, Гринь чумак из Гонтова Яра!..
Что-о-о-о?!
Вначале не разобрала ничего. Не горели в зале свечи, а из окон стрельчатых только тьма сочилась. Енох-братьев, правда, разглядела. Вот они, у входа.
– Ты, Яринка? Ну, добре! А ну-ка ходите сюда, панове! Да смирно, не то свинцом накормим!
Панове? Всмотрелась панна сотникова в темноту. Точно – трое! У самых кресел собрались, которые для кнежа с кнежной выставлены. Да трое ли? Двоих – видно, а вот третий…
– Это я! Я! Не стреляйте!
Гринь!
Подошел, наткнулся грудью на фузейное дуло, замер.
– Эге, земляк, значит? – недобро проговорил Мыкола. – Слышь, Яринка, не тот ли это чумак, что хлопцев под пули Юдкины подвел?
Поняла Ярина – всего миг жизни чумаку остался. Поняла – заспешила.
– Погоди, Мыкола! Погоди!
– Годить? Да чего годить-то? Юдку Душегубца упустил, так хоть этого…
– Не надо! Не надо братика!
Замерла Ярина. Застыла. Протопали по плитам каменным маленькие ножки.
…Топ! Топ! Топ! Топ!
– Не убивайте братика! Хороший он!
– Тьфу ты! – даже сплюнул Мыкола, рушницу опуская. – Уходи, хлопчик, от греха!
– Это не он! Не он! Это я их в замок провел! Через стену! Там тонкая пленочка!..
И снова шаги – легкие, женские.
– У нас нет оружия, господа. Пожалуйста, выслушайте нас! Я – Сале. Вам, наверно, про меня рассказывали?
Ярина только вздохнула, ушам своим не веря.
Сале!
Ведьма Сало!
Ну и дела!
* * *
Запалили свечи, осмотрелись.
Чортов ублюдок! Ты?
Даже не узнала его панна сотникова. Он? Помнила, каким был, когда его Мацапура-злыдень на закорках нес. На вид года три было тогда байстрюку. Меньше даже. А теперь…
– Ну, то чем обязаны, панове?
Переглянулись Гринь с ведьмой.
– Мы… Мы хотим…
– Я! Я скажу!
Шагнул вперед бесов байстрюк. Ручку поднял – четырехпалую.
Вздрогнула Ярина.
– Я скажу! Это я попросил братика и тетку Сале сюда приехать. Я тут главный!
Не выдержал Петро – ухмыльнулся. Даже Мыкола не удержался, головой покачал.
– Справный отаман ты, хлопче! Силен фортеции брать! Ну, знакомы будем! Еноха я, Мыкола Лукьяныч. А ты кто будешь?
– Я? Я – Денница.
Холодно стало Ярине. Он! Совсем другой, непохожий, но он! Сколько же времени прошло? Месяц, чуть больше? Или меньше?! А на вид хлопцу все семь лет будет. И лицо изменилось. Уже не страшное…
Нет, страшное! Его это лицо! Его! Уже и узнать можно!
– А ты главный, дядька Мыкола Лукьяныч? Самый главный?
– Гм-м…
Даже смутился бесстрашный черкас. Смутился, ус покрутил.
238 
