90 
Глухо екнуло сердце в груди. Если это действительно нужно Лучшему-из-Людей… Конечно, сам он никогда не согласится, у него совесть, угрызения, честь, – но если надо…
– Не смей! Не слушай Червя!! Он лжет!
Это совесть. Точно, это совесть кричит…
– Не дай мне убить тебя!
Да, совесть. Вечная неудачница совесть. Хочется жить. Очень хочется. Но если…
– Будьте внимательны: копье должно находиться в руках рыцаря. И постарайтесь не промахнуться с первого раза: к чему мучить парнишку?
– Не-е-ет!!! Сволочи!..
Бронзовая купальщица Бюль-Бюль, сложив ладошки жалом копейного острия, ныряет вперед.
В пучину сердца.
«Совесть… ну и пусть…» – отрешенно успел подумать Бут-Бутан. Сверху рушилась крылатая тень – наверное, Термидор Орленый, посланец Старца-Облако, явился из рая за душой невинно убиенного. Вот, значит, ты какой, посланец… Перед носом, едва не расплющив в лепешку, мелькает огромное копыто. Треск, крики, острая боль пронзает левый бок, смещаясь к бедру. Кажется, еще жив. Да какое там кажется! Жив!!! Бой-Баба, приемная мать Лучшего-из-Людей, пришла на помощь своим детям!
Происходящее выглядело сотворенным наспех, скомканным и небрежным, словно судьба собиралась позже заново вернуться к уже свершившемуся насилию: доработать, расцветить подробностями, прописать детали – песчаная корка на каплях крови, взгляд Червя полон участливого внимания, гудят рога герольдов от крепости… Потом. Все это будет потом, подробно, обстоятельно, красиво, а сейчас: иначе.
Проще простого.
– Я – «Рука Меча»! Пустите! Убью!
Бут-Бутан плакал, стыдясь слез и ничего не в силах поделать. Жалкий вопль «Убью!» делал его похожим на беднягу Мозгача, порывающегося к схватке с Алым Хонгром; сейчас Кра-Кра корчился под колпаком Аспид-Кисеи, поражаемый ленивыми заклятиями, обманчиво-сонными, будто движения играющего с мышью кота, – и сходство с горе-волшебником хлестало Куриного Льва наотмашь, размазывая по щекам соленый стыд.
– Я – «Рука Меча»!
Крик прорастал шипами, разрывая глотку.
– «Рука Меча» Лучшего-из-Людей!
Кровь текла по бедру. Река, впадающая в смерть. Сонливость окутывала душу теплым покрывалом: «Спи, маленький! Спи, сладенький!..»; хотелось закрыть глаза, замолчать, сдаться на волю случая, неизменно враждебного к подкидышу, но нити тянулись, трепетали, и хрип еще сотрясал паутину:
– Я!.. Рука…
Лучшего-из-Людей подтащили ближе. Он старался выронить копье, поджимал ноги, отказываясь двигаться самостоятельно, брыкался – тщетно. Лучники волокли его против воли, а лапищи тридесятника опять сомкнулись поверх кулаков пленника, вынуждая волей-неволей держать древко. О Кривая Тетушка! Сейчас Лучший-из-Людей был смешон так же, как Бут-Бутан, если не больше, и это трогательное сходство дарило парню надежду на встречу там, где рождаются вовремя, живут с радостью и уходят, смеясь.
Пускай. Это хорошая смерть.
Самая лучшая.
Бут-Бутан вяло почувствовал: приподнимают. Разворачивают, обмякшего; лицом к копью. Так удобнее. Что ж… Великан-тридесятник потянул руки Духа назад, отводя копье для удара. Свободные лучники тесно обступили место казни, подняв оружие к небу: спикируй Бой-Баба снова – напорется на частокол жал. Голый по пояс, мокрый от пота, Лучший-из-Людей глупо дергался, пытаясь высвободиться, но лицо невольного палача было отнюдь не смешным. На лбу вспухли жилы, отвердели скулы, а в глазах появился удивительный блеск – сухой и воспаленный, как барханы пустыни Шаддай-Кара.
– …рука… я…
– Ты не рука! Ты не «Рука Меча»!
Это было подло: на пороге гибели услышать такое от Лучшего-из-Людей! Это было настолько подло, что Бут-Бутан задохнулся, чувствуя, как обида переплавляется в ненависть, ненависть – в растерянность и кипящий расплав заполняет тело до краев, едва не разбросав лучников.
– Я! «Рука Меча»!
– Нет! Ты – Сердце! Сердце! Понял?!
– Я…
– Бейся! Бейся, и все! Пока ты бьешься…
И удар копья прошел мимо, потому что двое дюжих мужчин не сумели удержать раненого подростка.
– Вы перепутали! Ошиблись! Я знаю!
– Не надо знать! Верь мне!
– Верю! Я Сердце! – В хватке лучников бились понимание, обретение и восторг, бились так, как может биться только настоящее сердце, чувствуя, что нити паутины становится вздутыми от напора жилами, чувства – кипящей кровью, и остальные части Лучшего-из-Людей оживают, сойдясь наконец воедино, получая свою толику восторга, понимания и обретения. На крыше храма встала Носатая Аю, в прошлом бессильная «Рука Щита», отныне и навсегда – Голова Власти. Ветер лег в узкую ладонь девушки, свернулся нагайкой-камчой, вплетая меж нитями стальную мелодию ярости; взмах – и рассеченная надвое Аспид-Кисея с шипением уползла прочь. Вскинулся армейский маг, почуяв врага, безошибочно нашел взглядом дерзкую, – изумление, недостойное и неподобающее, озарило лицо Алого Хонгра, делая его похожим на змею, превращенную в человека и не знающую, что же теперь: жалить или спрашивать?
90 
