94 
Недавно была выставка, ему посвященная, и там демонстрировалась его переписка с Луначарским. И Луначарский ему пишет: «Знаю, знаю, что вы хлопочете, чтобы открыть в Италии русскую Академию. Подождите немного, вот Совнарком денег соберет и откроем». Так и не открыли…
Понимаешь, в Италии есть болгарская академия, румынская, швейцарская. А русской нет!..
У Иосифа Бродского есть духовное завещание – создать русскую академию в Риме. Его последнее письмо, которое было опубликовано уже после смерти, это письмо Франческо Рутелли, тогдашнему мэру Рима, где он просит выделить какой-то особняк, для того чтобы русская культура обрела здесь свое пристанище, чтобы это был центр по изучению русско-итальянских связей. Поэты из России очень хорошо чувствовали Италию. Гумилев и Ахматова совершили перед первой мировой войной свое свадебное путешествие именно сюда. Конечно, у них были непростые отношения. Да и понравилось им в Италии разное, но видимо так должно быть, если ты наблюдателен. А Гумилев был потрясающе наблюдателен. Представь, нет русского, которому бы не понравилась Генуя. Нет такого человека! И Чехову понравилась, и, конечно, Гумилеву. Но он ее увидел по-своему, и написал такие строки:
- В Генуе, в Палаццо Дожей,
- Есть старинные картины.
- На которых странно схожи
- С лебедями бригантины…
Ведь не только в Венеции, но и в Генуе есть Палаццо Дожей.
Блок тоже был здесь, но остался не то чтобы равнодушен, но, я бы так сказал, сдержан и по отношению к Риму, и по отношению к Флоренции. Но он был потрясен Равенной:
- Все, что минутно, все, что бренно,
- Похоронила ты в веках.
- Ты как младенец спишь, Равенна,
- У сонной вечности в руках…
Трудно им было возвращаться? Трудно! Ужасно они возвращались…
Ужасно вернулся Брюллов: мерз в Петербурге, болел и потом опять сбежал в Италию. Просто, чтобы тут умереть, живя у друзей.
Про Гоголя мы говорили.
Конечно, есть еще одна колоссальная фигура – Иосиф Бродский.
Он не просто любил Италию, он ее досконально знал, великолепно говорил по-итальянски, у него тут были близкие друзья, которые были свидетелями многочисленных переводов с итальянского.
Однажды он получил замечательную итальянскую премию Fiorino d’oro – «Золотой флорин». Он получил премию во Флоренции, очень гордился ею, не меньше, чем своей Нобелевской.
Те, кто любят Бродского, знают его отношение к Венеции.
Оно особенное – он чувствовал свою петербургскую душу, и это с Венецией невероятно совпадало.
Он любил бродить по этому городу.
Когда-то Петя Вайль, о котором ты упоминал, водил меня по венецианским маршрутам Бродского.
Бродский похоронен в Венеции на кладбище San Michele, где сейчас покоится и сам П. Вайль.
Это особое кладбище, оно имеет свою занимательную историю.
Не все знают, что большим реформатором в Венеции был Наполеон. Он законодательно решал там многие вопросы градоустройства, потому что имел дар не только военного командующего, но и инициативного администратора. Он, например, вынес на остров Мурано все стеклодувное производство, чтоб пожары не возникали в городе. А объединив два острова – Микеле и Сан-Кристофоро, – он сделал остров-кладбище.
Это удивительное место – остров мертвых.
И там есть русские могилы.
Похоронен там и Бродский.
Завещания его нет, но вдова Мария говорила, что он хотел быть похороненным именно там, хотя у него есть строки: «На Васильевский остров я приду умирать».
Однажды я присутствовал на одном приватном рождественском вечере в Риме где-то за два года до смерти Бродского. Он в то время читал лекции о литературе в римской американской академии и мы у его одной приятельницы Сильваны, переводчицы и русиста, собрались, правда не зная, что он будет. Да и сама Сильвана не была уверена, что он придет, потому что Бродский не очень любил ходить в компании соотечественников, тем более незнакомых. Но он пришел, был в замечательном настроении.
Оказывается, они с Марией приехали из Венеции, где искали для покупки дом. И, в отличие от всех свидетельств, где Бродский описывается сумрачным и нелюбезным, тут он был само обаяние: не спеша пил красное вино, курил, много рассказывал, бесконечно шутил, причем шутки были замечательные.
На вопрос: «Ну, что там, в Венеции, Иосиф Александрович?», он ответил: «Очень много немцев, сплошная „дойче вита!“, заменив одну букву в слове „дольче“.
94 
