63 
– Помоги нам, малыш с рожками, – сказал я по-гречески.
Он осторожно приблизился.
Заметив кровь и разорванных в клочья куретов, он повернулся, будто собираясь бежать.
– Вернись! Ты мне нужен! Это я – тот, который играл на свирели.
Он остановился и опять повернулся к нам; ноздри его вздрагивали, раздуваясь и опадая. Заостренные уши дернулись.
Он вернулся обратно; на почти человеческом лице появилось страдальческое выражение, когда пришлось идти через запекшуюся кровь.
– Нож. Вон там, у моих ног, – сказал я, показывая глазами. – Подбери его.
Ему, видимо, претило даже касаться чего-либо, сделанного руками человека, в особенности оружия.
Я просвистел последние такты моей последней мелодии.
«Скоро ночь, скоро ночь, скоро ночь…» Его глаза повлажнели. Он вытер их тыльной стороной мохнатых кулачков.
– Возьми нож и разрежь на мне веревки. Возьми его. Не так, ты порежешься. Другим концом. Вот так.
Он взял нож как следует и посмотрел на меня. Я шевельнул правой рукой.
– Веревки. Разрежь их.
Он разрезал. Это заняло у него двадцать минут, а у меня на руке остался кровавый браслет. Мне пришлось постоянно двигать рукой, чтобы он не проткнул мне артерию. Но он все же освободил мою руку и теперь выжидательно глядел на меня.
– Теперь дай мне нож, а остальное я сделаю сам.
Он вложил нож в мою протянутую руку.
Я взял его, и через несколько секунд был на свободе.
Когда я освободил Хасана, сатир уже исчез. Я услышал лишь отдаленный цокот копыт.
– Дьявол простил меня, – сказал Хасан.
Мы как могли быстро удалились от Горячего Пятна, обогнули селение куретов и продолжили путь дальше к северу, пока не вышли на тропу – я узнал ее, она вела в Волос. Бортан ли отыскал сатира и каким-то образом убедил его прийти к нам, или же сатир сам наткнулся на нас и узнал меня – этого я не мог знать наверняка. Бортан, однако, не вернулся, так что я склонялся к последнему варианту.
Ближайшим местом, где можно было найти друзей, был Волос – добрых двадцать пять километров на восток. Если Бортан отправился туда, то там его должны узнать многие из моих родственников, но все же до его возвращения пройдет еще много времени. Посылать его за помощью было все равно что хвататься за соломинку. Если он отправился не в Волос, а куда-то еще, то тем более неизвестно, когда он вернется. Но он уже раз нашел мой след, и снова пойдет по нему. Так что мы продолжили путь, стараясь оставить позади как можно большее расстояние.
Километров через десять мы уже шатались. Было ясно, что без отдыха нам много не пройти, и мы стали присматривать более или менее безопасное место для сна.
В конце концов я увидел знакомый крутой каменистый холм, где еще мальчишкой пас овец. Небольшая пастушья пещера, расположенная выше середины холма, оказалась сухой и пустой. Деревянная стенка у входа сильно обветшала, но еще держалась.
Мы натаскали чистой травы на подстилку, укрепили дверь и забрались внутрь. Через мгновение Хасан уже похрапывал. Мое сознание еще секунду работало, прежде чем уплыть, и за эту секунду я понял, что из всех наслаждений глоток холодной воды, когда хочется пить, спиртное, когда хочется выпить, секс, сигарета после многих дней без курева ничто не может сравниться со сном.
Сон лучше всего…
Надо сказать, если бы наша компания отправилась из Ламии в Волос длинной дорогой – по берегу – то всего этого могло бы и не случиться, и Фил мог бы быть жив сейчас. Но я не могу объективно судить о том, что произошло бы в этом случае; даже сейчас, оглядываясь назад, я не могу сказать, как бы я все устроил, если бы можно было все начать сначала. Силы окончательного распада уже маршировали меж руин с оружием наизготовку…
Мы добрались до Волоса на следующий день после полудня, и через гору Пелион вышли к Портарии. На другой стороне глубокой ложбины лежала Макриница.
Мы перешли ложбину и нашли там всех наших.
Фил привел их в Макриницу, попросил бутылку вина и том «Прометея Раскованного» и с двумя этими предметами засиделся до глубокой ночи.
Утром Диана нашла его улыбающимся и уже холодным.
Я соорудил для него погребальный костер среди кедров, вблизи развалин епископства – Фил не хотел, чтобы его похоронили. В костер я положил ладан и ароматические травы; он получился вдвое выше человеческого роста. Этой ночью он сгорит, и я попрощаюсь еще с одним другом. При взгляде назад вся моя жизнь кажется мне состоящей главным образом из приходов и уходов. Я говорю «здравствуй», я говорю «прощай», и только Земля остается.
63 
