147 
Он подозревал, что не первый задает себе такой вопрос.
* * *
– Отныне и навеки!..
– Профессор, оставьте… вечно вы о работе…
– А я говорю: отныне и навеки! Ойкумене не бывать прежней! Я предвижу время, когда среди наших детей больше не будет ни энергета, ни техноложца! Единое Человечество…
– Папа, хватит…
– …в процветающей общине коллантов, семимильными шагами двинется…
– Папа, хватит!
– Джесси!.. девочка моя, ты – единственное существо, способное…
– Способное заставить вас замолчать, профессор. Степан Осипович!
– Что?
– Передайте-ка мне вон ту вкуснейшую штучку!
– Держите, Тарталья.
– Ум-м-м… нет, я, конечно, знаю, что чавкать неприлично… Мне тетя в детстве говорила… Степан Осипович!
– Что?
– И вон ту штучку тоже. Можете – две.
– Держите.
– Ф-фух-х… нет, я конечно, в курсе, что ночью так наедаться вредно… Степан Осипович!
– Что? Еще штучку? Куда в вас столько лезет, Тарталья?..
– Нет, штучку не надо. Степашка, бес вихрастый, я у тебя давно хотел спросить… Вот ты по паспорту – Осипович. В вольной у тебя черным по белому: Осипович. А старец Аника, помнится, говорил, что ты – сын кузнеца Ефрема. Неувязочка, а?
– И никакой неувязочки. Все чин чинарем. Батю моего Осипом назвали. А как он в скит подался, так ему скитское имя дали, новое – Ефрем. В смысле, «плодовитый». Нас у бати с мамкой по лавкам семеро, да еще померли двое, во младенчестве… В паспорт скитское имя не поставишь, начальники ругаются. А старец Аника мирским именем йонаря не назовет. Скорей язык откусит, вражина…
– Эк оно! – Лючано задумался.
«Один человек, два имени. Не кличка, не прозвище – второе имя. Хотя маэстро Карл в этом смысле кому угодно фору даст: Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих, не шутка! С таким количеством имен впору шизофреником заделаться. Каждое – с характером, каждое – с особенным голосом. Долдонят внутри, спорят, подсказывают…»
– О чем думаешь, малыш?
– О вас, маэстро. О вас с Гишером. Раньше боялся признаться… Шизофреник я, маэстро. Больной на всю голову. Вот поверите, куда ни пойду, вас обоих тащу. Разговариваю с вами, отношения выясняю… в задницу посылаю, если надоели. Мне лечиться надо, да?
Маэстро Карл громко расхохотался. Уйдя от пиршества, они стояли у изгороди: бывший директор «Filando», бывший директор «Вертепа» и Степашка, сильно подвыпивший на радостях. Ночь близилась к завершению, луны катились за горизонт. Небо на востоке посветлело. От озера тянуло сыростью, но хмель, огнем растекаясь по жилам, успешно справлялся с зябкой напастью.
– Тогда всем невропастам надо лечиться, малыш. Это профессиональное.
– Что, и вы тоже?
– И я – тоже.
– Ваш учитель? Кто-то еще?
– Мой учитель, – хихикнул лысый маэстро, словно Лючано сморозил отъявленную глупость. – Мой учитель литературы, еще со школы. И мой отец. Так вышло, малыш. Мы не выбираем внутренние голоса. Скорее они выбирают нас.
– А у тебя, Степашка?
– А у меня – вы, Тарталья…
Оба смутились: и Лючано, и Степан. Тыщу лет знакомы, а вот поди ж ты: румянец на щеках. Должно быть, от тутовой. От нее, матушки, всегда здоровый румянец и бодрость духа.
– Я? Ну ты даешь, Степа… Один я, что ли?
– Ну, не один… Двое вас, болтунов.
– А кто второй? – с нездоровым интересом Лючано наклонился к собеседнику.
И услышал ответ:
– А старец Аника. Вечно он с вами, Тарталья, грызется, просто спасу нет…
Над головами людей, предчувствуя рассвет, тихо гасли звезды. Удивительные они существа, эти искорки во мгле. Если любоваться ими, сидя в уютных шезлонгах, выставленных на лужайке перед домом, хлебнув глоточек тутовой водки, вдыхая запах маринада, пропитавшего курятину, поджаренную на шпажках, и наслаждаясь приближением нового дня – звезды кажутся милыми котятами.
А если пешком ходить между ними, то так вовсе не кажется.
КОНЕЦ
Февраль-июль 2007 г.
147 
