29 
– Доброго огня!
У входа ждали братья Хушенги. Они встречали группу Бижана в космопорте. Смуглые, скуластые, как большинство тирян, братья подчинялись лично сатрапу Пиру. Они даже приходились сатрапу какой-то дальней родней; впрочем, как и полковник Сагзи.
– Хочешь жвачку? – спросил младший, мерно двигая челюстями.
– Мятную?
– Абрикосовую.
– Хочу.
Старший вытряхнул из надорванной пачки себе на ладонь желтую горошину. Без замаха швырнул Гиву: тот поймал жвачку на лету и сунул в рот. Вкусно. С кислинкой. И освежает. Надо будет купить в городе, про запас.
– Пошли.
Снаружи стоял мобиль с открытыми дверцами. Гив бросил сумку в салон и, забираясь следом, почувствовал слабое головокружение. Это от жары, подумал он. Выйди из дома с кондиционерами прямо в летний зной – у кого хочешь голова закружится.
Он улыбнулся и умер.
Хушенг-старший, только что отравивший лейтенанта порцией фортоксина, сел за пульт управления мобилем. Хушенг-младший помог трупу опуститься на сиденье: так, что даже следящие камеры не зафиксировали бы признаков неестественности. Потом младший разместился бок-о-бок с покойным барабанщиком; жук сложил крылья, стал кашалотом – и ринулся прочь от дома.
Смерть есть зло. Жизнь – огонь и пламя, смерть – пепел и зола. Даже ближайшим родственникам покойного не рекомендуют прикасаться к «угасшему» мертвецу. Но братья Хушенги ставили долг службы превыше всего. Оба прошли спецкурс насасаларов – мойщиков трупов, приобретя соответствующие навыки, а вскоре и удостоверения членов Цеха могильщиков. Это плохо сказывалось на внутреннем огне, зато позволяло без помех справляться с деликатными поручениями начальства.
Долг требовал жертв, и получал их.
– Я записал партию, – сказал в глубинах здания гитарист Заль, выключая микро-планшет. «Йети» потянулся, хрустнув суставами, и откинулся на тахту. – Вернется Гив, доиграем.
Бижан кивнул, насвистывая «У моей девочки дурной характер».
Гитарист знал, что означает этот сигнал.
«Молчи и будь осторожен.»
Террафима, космопорт Эскалоны, 36-й посадочный сектор, «Этна»
– Я здесь, мой консул, – сказал Тумидус.
Рамка, укрепленная на стене капитанской каюты, наполнилась млечностью опала. По матовой белизне шли разводы, легкая рябь. Помехи быстро исчезли, изображение стабилизировалось. В рамке, очень похож на собственный портрет, появился Тит Макций Руф: императорский наместник на Квинтилисе, в прошлом – второй консул Октуберана.
– Как здоровье, гард-легат? – спросил он.
– Спасибо, я вполне здоров, – Тумидус позволил себе легкую иронию. – За исключением одной мелочи: я больше не легат. Я в отставке.
Наместник пожал плечами.
– Так ведь и я давным-давно не консул. Время идет, мы меняемся. Линия защищена?
– Насколько это возможно. Я говорю с «Этны». Ремонт завершен, завтра галера покинет Террафиму.
– Куда собираешься лететь?
– Еще не решил. Я – вольная птица, в средствах не стеснен. Куда хочу, туда лечу. А что, вы надумали предложить мне парочку государственных тайн?
В молодости Титу Макцию Руфу говорили, что он хорош собой. Это было следствием не столько правильности черт лица и гордой осанки, сколько результатом природного обаяния. С возрастом наместник стал чуточку сутулиться, обзавелся брюшком, вторым подбородком, мешками под глазами. Кожа лица огрубела, покрылась морщинами. Но Руф-старший, в отличие от многих государственных деятелей, не соглашался лечь под лазер пласт-хирурга.
Обаяние – вот что не изменило ему с годами.
Стоило наместнику лукаво прищуриться, и любой попадал в его сети.
– Гай, мальчик мой, ты прав. Я не скажу ничего такого, чего не смог бы повторить на суде, под присягой.
Он заметил, что собеседник вздрогнул при одном упоминании о суде, и сменил тему.
– Мы не первый день знакомы. Когда ты был курсантом военно-космической школы на Китте, кому ты сдавал тактику орбитального боя? Легату Руфу. Когда ты, молодой обер-центурион, жег вехденские «каребы» в созвездии Дикого Жеребца, кто отдавал тебе приказы? Второй консул Руф. Когда ты получил триумф за высадку на Малой Туле, кто приветствовал тебя с трибуны? Наместник Руф. Мальчик мой, ты же понимаешь, что я дурного не предложу?
Тумидус кивнул.
– Да. Вы предложите мне вернуться на военную службу. В этом нет ничего дурного.
29 
