80 
— Вы американка? — спросил новый офицер по-английски с легким немецким акцентом. Сара была удивлена его безупречным английским.
— Американка. Я — герцогиня Вайтфилд.
— Ваш муж британец? — спокойно спросил он, разглядывая ее.
В другом месте и в другое время она сказала бы, что он красив. Возможно, они могли бы встретиться на каком-нибудь приеме. Но теперь была война, и они оба держались на расстоянии.
— Да, мой муж англичанин, — ответила она.
— Понимаю. — Последовала долгая пауза, он продолжал смотреть на нее, обратив внимание на ее округлившийся живот. — Сожалею, но вынужден сообщить вам, ваша светлость, — вежливо обратился он к ней, — что мы должны реквизировать ваш дом. Мы разместим здесь наших людей.
Она была потрясена и почувствовала, как в ней поднялась волна гнева, но не подала виду и молча кивнула.
— Я… я понимаю… — В ее глазах появились слезы. Она не знала, что ему сказать. Они забирали ее дом, над которым она трудилась не покладая рук. А что, если они никогда не уйдут отсюда? Что, если она потеряет его или они его разрушат? — Я… — Она запнулась на этом слове, и он, оглядевшись вокруг, спросил:
— Есть здесь… дом поменьше? Коттедж? Что-нибудь, куда вы могли бы переехать со своей семьей, пока мы останемся здесь?
Сара подумала о конюшнях, но они были слишком велики, и, возможно, немцы захотят и там разместить своих людей. Тогда она вспомнила о доме управляющего, где жила сейчас Эмануэль, а пока не был готов замок, жили они с Вильямом. Он, конечно, подошел бы для них.
— Да, есть, — холодно ответила она.
— Могу я предложить вам остаться там? — Он поклонился с прусским достоинством, глядя на нее примирительно. — Мне очень жаль, что я должен… должен просить вас переехать сейчас… — он посмотрел на ее живот, — но я боюсь, нам придется ввести сюда большое число воинских подразделений.
— Я понимаю. — Она пыталась говорить с достоинством, как герцогиня, но внезапно почувствовала себя всего лишь двадцатитрехлетней девушкой и очень испугалась.
— Вы сможете перенести все необходимые вещи сегодня вечером? — вежливо поинтересовался он, и она кивнула.
Здесь, в замке, Сара довольствовалась малым. Вещей Вильяма тоже было совсем немного. Им приходилось столько работать, что у них не было времени привезти из Англии свои туалеты.
Сара не могла поверить, что ей приходится покидать собственный дом, когда упаковывала одежду и еще кое-какие личные вещи. У нее не было времени достать драгоценности из тайника, но она знала, что там они будут в сохранности. Эмануэль помогла ей упаковать кухонную утварь и кое-что из продуктов, мыло, простыни и полотенца. Работы оказалось больше, чем она предполагала, и ребенок плакал весь день, словно чувствовал, что случилось что-то ужасное. Было уже шесть часов, когда Эмануэль отнесла последние вещи в коттедж, и Сара в последний раз остановилась в своей комнате, в комнате, где родился Филипп и где был зачат их второй ребенок, в комнате, в которой они жили вместе с Вильямом. Ей казалось кощунством отдать ее теперь им, но у нее не было выбора. Когда она стояла, в отчаянии оглядываясь вокруг, вошел один из солдат, которого она не видела раньше, и заставил ее выйти, направив на нее винтовку.
— Schnell! — скомандовал он. — Быстро!
Она с достоинством спускалась по лестнице, но по ее щекам катились слезы. Внизу солдат ткнул ее в живот концом винтовки, и вдруг внезапно раздался страшный крик, способный моментально вызвать испуг. Солдат отпрыгнул и попятился, словно от огня, когда командир приблизился к нему. Это был тот самый офицер, который говорил с ней утром по-английски. Теперь он был в такой ярости на своего подчиненного, что солдат задрожал всем телом, затем повернулся к Саре и, извиняясь, поклонился ей перед тем, как выбежать из здания. Офицер расстроенно посмотрел на нее, он явно был огорчен случившимся. И несмотря на все ее усилия казаться невозмутимой, он заметил, как ее всю трясло.
— Приношу вам свои извинения за отвратительные манеры моего сержанта, ваша светлость. Этого больше не случится. Могу я отвезти вас в ваш дом?
Ей хотелось ответить, что она у себя дома, но она была благодарна ему за то, что он остановил сержанта. Тот легко мог выстрелить ей в живот ради забавы, и при этой мысли у нее закружилась голова.
— Благодарю, — сухо сказала она. Идти было далеко, а она измучилась за день. Ребенок брыкался весь день, очевидно, чувствуя ее гнев и ужас. Она плакала, упаковывая свои вещи, и чувствовала себя совершенно обессиленной, когда садилась в джип.
80 
